Светлой памяти
старого
Севастополя
и моего друга
Генки Шнайдера.
Город
у моря,
По
утрам отражающий синий свет
На
фоне окаменевших кубиков-домов,
Разрывающих
белый цвет облаков.
Здесь
моя жизнь скорбит об ушедшем.
Здесь
моя память поет о грядущем.
Прошлое
здесь отделимо от будущего
И
невозможно видеть без мужества,
Как доживает свой век поколение
Тех, кто продали жизнь за веяния,
Тех, кто продали жизнь за веяния,
Тех
миллионов, кто верил в предания,
Тех
миллионов, кто умер в отчаянье,
Прошлых
времен и ненужного пафоса,
Воплей
и криков, как эхо из пифоса,
На
площадях и на улицах города,
За
сказки и были духовного
голода
И
простодушия...
Весь
ужас бездушия!
Здесь
колонны разных эпох
Время от времени падают,
Время от времени падают,
Украшая
развалины древнего
полиса -
Словно мох на
лице заповедной руины.
Ведь
тогда
О,
когда-то,
И одного замеса
хватило той древней глины,
Чтобы сохранить домов и улиц
Удивительные черты и изящные линии.
Верный древности Херсонес угасает,
Как
в пятку раненный Ахиллес:
У
башни Зенона кривляются
актеры,
Прости
их Зевс,
В этом странном мире –
Милостыню
просят там, где
покоится история,
Спрятанная
за памятью исчезнувших поколений
И сожалений, и горьких откровений-прозрений;
У обглоданных развалин балуются
Театральными изысками
Театральными изысками
Не
комедианты,
А
изумительные каменные стены,
Сцены и подмостки, и жестокая тоска,
Сцены и подмостки, и жестокая тоска,
О
безвозвратно утерянном кумире,
С
потерянным профилем без
всякого имени,
Что умер от таинственного бремени
В
прострации бесконечного время
Бессмертием
беременный…
Не
потому ли гримасы
шута
Здесь
кажутся маской,
Подаренной
для плутовства,
Едва ли не мифической Мельпоменой...
Едва ли не мифической Мельпоменой...
Играйте
друзья!
Собирайте
сколько сможете гривен-рублей,
Любого
бабла:
Драхм
и хлебных купонов
У
случайных зрителей-лицедеев
Таких
же, как вы,
Но
самозваных статистов-актеров.
Они
аплодируют,
Чтобы согреть ладони и разгладить лица,
Чтобы согреть ладони и разгладить лица,
А
вы надеетесь, что
это им снится.
Нет,
не от этого окаменели
Твои бетонные сыры-квадратные норы,
Твои бетонные сыры-квадратные норы,
Безликие
окна-близняшки-квартиры,
С остекленелыми глазницами,
Отрезанные
от небес плоскими
крышами.
Они
искалечены скудностью
фантазии
И
возведены не на века,
Но
лишь только пока иссякнет
Заработанная чужая пролетарская сила,
Заработанная чужая пролетарская сила,
Но
и она только снится
И
заманчивой в мечтах видится.
А
опустошенные старостью,
Дряблые
тупые лица,
Жаждущие
оживить прошлое,
Тихо
сморщатся
И землей в прах сотрутся!
И землей в прах сотрутся!
А тем временем щупальца
тех,
Кто
называет себя
Инженерами
архитектурного бытия,
Ваятелями
каменного бессмертия,
Простерлись в ледяное для них безразличие
И
пустое, как лицо слепца,
Грядущее.
У
них не хватило ума раскрыть,
Смеженные
страшной спешкой,
Собственного
сердца глаза и кривые руки,
Чтобы
понять, что злодейка Беда
Уже обрекла
нас всех
На
позор созерцания жалкого
желания
Воскреснуть
когда-нибудь
В
виде величественного шедевра:
"Это же не в разрушенном бетоне
Жалкая
дыра,
А
величественный храм Минервы…"
Они еще не осознали,
Что это не их Величие,
А вечные смертные муки.
Что это не их Величие,
А вечные смертные муки.
Смета!
Смета! – вот заклинания
Непонятные
ни одному колдуну на свете,
Порождающие
самый страшный на Земле,
Равнодушия
ветер…
Скорее
валите все беды
На
привезенного издалека,
На попутной карете,
На попутной карете,
Некого
господина Никто,
Раздающего
бездарям землю,
Они надеются, что это на веке,
Они надеются, что это на веке,
Как
дикие ничейные камни
И вода Черного моря.
И вода Черного моря.
Они хватают на
растерзание,
На смерть
и погибель,
Милями-тоннами,
Стадиями и километрами,
Стадиями и километрами,
Как
страшные зимние ветры,
Которые
не возьмешь в долг
И
не оденешь как гетры,
И не поверишь, что
дары эти вечны.
Дорвавшиеся
до Власти
Торгуют
твоей землей,
Мой
город,
В
угаре,
От
жадности и скуки,
Без
любви и ласки,
За
глаза и глазки,
Смешные
раскраски,
И
чистые странички
Обещанного
величия,
Не
написанных поэм
И
эстетических писков...
Они
рассказывают, что
это
Сокровища
лингвистических
Приисков.
Приисков.
Они
меняют архитектурных
Каракатиц-Убожищь
И
политических Гадов
На античные клеры,
И
давние былины-сказки.
Они уверяют,
Что
все творится
С
благословения
Начальственного
оговора
Этого
бездарного чудовища
По
имени Некто,
Который
раздает
Еще
и дурные подсказки
Законы-отмазки,
В
дни великого духовного Мора…
Какая
горькая незадача
Соединять
никчемных
Комедиантов-актеров,
Бездарных
ваятелей,
Строителей-шабашников,
С
любимым и беззащитным морем…
Но
хляби морские
Так
долго терпели клевету
И
злое унижение,
Размазывая
по неповторимому
И
вечному челу,
Год
от года копившийся
Человеческий
пот и помёт,
В
таком неуемном объеме,
Что
задохнулись,
В
твоих удивительных бухтах,
Мой
город.
Мы
уходим
Оставляя
не поле боя,
Не
античное Чадо,
А
жуткого горя
Мерзкую
лужу,
Затихшую
в ожидании Чуда –
Вселенского
Потопа,
Который
и очистит
Нашу
падшую Веру
И
грешные Душки…
А
это, поверьте,
Не
шутки!
Комментариев нет:
Отправить комментарий