"Едоки спагетти" и "Волшебный лес"

«Едоки спагетти» единственная сохранившаяся картина из серии «едоки». Она не «ушла» потому, что была написана на картоне, а шесть других работ на холсте, доске и на фанере я таки продал. «Завтрак в Ершалаиме» была куплена директором «Южной страховой компании» Еленой Павловной Науменко. Но когда ее не стало, на распродаже была только картина на липовой доске «Путешествие в Ершалаим»  - маленький Иисус с мамой Марией и осликом и работа маслом на холсте, точнее на протирочной ткани  - «Волшебный лес».

Работа висела в спальне хозяйки и странным образом, как я узнал, издавала какие-то звуки, иногда ранним утром, иногда глубокой ночью. И Елена Павловна пригласила меня, чтобы я осмотрел работу и разобрался в причине столь странных звуков….

После долгих размышлений – я предположил разгадку и тут же провел эксперимент.  Отнес картину на кухню, поставил возле плиты и попросил хозяйку закипятить чайник. После пяти минут пребывания возле струи пара,  я взял картину и повесил на место. Примерно через полчаса картина принялась скрипеть, «вздыхать» и тихонько пощелкивать.

Внутри картины была чертежная доска – фанерная и пустотелая – на раме. В те времена эти важные приспособления для черчения и рисования выпускались не только на хорошей липовой доске, но и вот такие, фанерные.

Так  вот, однажды, хорошенько выспавшись днем, поздно ночью, когда все близкие угомонились, мне приспичило рисовать. Ну, вот зазудело! Я схватил кисти, краски, растворители…  Но, увы, рисовать было не на чем – все плоские поверхности и предметы в нашем доме уже были записаны красочными «фокусами» и экспериментами, даже задняя дека поломанной гитары, выдавал очередной нетерпение покрыть красками весь плоский мир нашего родового гнезда.  И тут, неожиданно, мне на глаза попалась чертежная доска моей жены, Татьяны. Она тогда работала в конструкторском бюро и иногда ей приходилось, что-то срочное чертить дома. Да и дети уже совершали редкие, но уже реальные подходы к большой плоской поверхности. Доска была у Татьяны, как бы приданным, со студенческих лет - она училась на кораблестроителя, так что без нее, ну никак. 

Недолго думая, а владелица крепко спала, я схватил доску, натянул два слоя холста-ткани, прикрепил кнопками и тут же, поспешно загрунтовал его смесью клея ПВА и водоэмульсионной краски. 

(Тут надо бы пояснить, что холст, громко сказано - это была специальная обтирочная ткань, предназначенная для послеремонтной обтирки судовых турбин и прежде всего лопастей. После протирки от нее не оставалось ворсинок и мусора на тщательно отполированном металле. Мне один друг, как-то по случаю  подарил метров 30, и я много чего «натворил» на таком удивительном и экзотическом "холсте". Несколько работ сохранились и до сих пор). 

А тогда ночью, я решил, как только что-то намалюю, то тут же и отдеру картинку от доски.  Утром сделаю настоящий подрамник и заново натяну… С тем я и набросился на доску с холстиной…

Стремительно  приближалось утро, долбаный «лес» я уже «изваял-запечатлел, получилось не весь что, но работа никак не сохла, а Татьяна должна была вот-вот уже и проснутся – вторые петухи откукарекали… Недолго раздумывая о последствиях, я схватил первую попавшуюся под руки банку с каким-то лаком и принялся покрывать работу, чтобы "живописный" слой быстрее высох. Хорошо, что под рукой оказался широкий, буквально малярный,  флейц. Я вылил содержимое на тарелку и принялся буквально заливать написанное… 

Через некоторое время, о ужас, я обнаружил, что холст покрывается мелкими пузырями-вздутиями, красочная поверхность едва слышно зашипел, как сода в кефире, когда замешиваешь тесто для оладышек.  Мгновенно, прямо на глазах, краска на холсте принялась застывать, покрывая работу, чуть поддернутой поволокой. Краска, как бы, поплыла, частично сдвинула написанное, стала чуть немного смазанной. 

Присмотревшись, я обнаружил, что искусственные нити обтирочной ткани, набранные поперек ткана и хлопчатобумажные вдоль, совершенно по-разному вступили в реакцию с лаком. Да и сами краски, а там были не только водоэмульсионные белила, но темпера, гуашь, и немного лимонно-желтой масляной краски, тоже, каждая по-своему, отреагировали на сумасшедшей "живописный" эксперимент.  Так разве же я знал? Меня сон валил  с ног и я уже мало чего соображал. Так что результат-то был совершенно непредсказуем и меня, как-то даже обескуражил…

Над Севастополем, во всю уже бушевало яркое летнее солнце, когда благоверная вышла из спальни, и изумленно-подозрительно, вместо «доброго утра», жестким голосом спросила: «Это что – моя доска?».

Я мучительно пытался подобрать слова в свое оправдание, но ничего вразумительного в голову не приходило.

«Что же ты, гад, натворил?» - грозно спросила она, воткнув в ночную рубашку чуть выше талии, руки.

Ускоряя движение и уже пробираясь вокруг стола подальше от станка и с другой стороны стола от Татьяны, я только и успел крикнуть: «Я тебе куплю новую… вот гадом и не буду, но достану и сегодня же куплю…»

Тапок пролетел мимо...   

Однако, когда я через время осторожно заглянул в дом, то с удивлением обнаружил все свое семейство перед картиной:

«А, между прочим, хорошо..., очень хорошо!» - сказала Татьяна - «но доску купишь новую!" Сын с дочерью стояли рядом, заспанные и утвердительно кивали: "Мы уже проверили – холст отодрать уже невозможно, практически приварился к доске…»

А потом Славка, зевая, добавил: «А картинка-то  объемная… да Маша?»

И вот сидел спальне Елены Павловны, осознавая, что в эту картинку закрался и еще один секрет – высыхая или охлаждаясь, из-за того, что холст был намертво приклеен только с одной стороны, пустотелая конструкция чертежной доски, доска деформируется и издает от этого эти таинственные и волшебные звуки.

Но сколько бы потом я не пытался повторить этот «фокус» с красками и лаками – так у меня ничего и не получилось. Через несколько дней я к своему изумлению понял, что даже не знаю, что это был за лак? Я перепробовал все свои запасы, но ни один не давал такого удивительного эффекта. Ну, не смог вспомнить, кто мне принес эту майонезную баночку с лаком… А теперь даже не знаю, где  моя работа на любимой чертёжной доске, мамы моих замечательных детей.    

(Отрывок из романа "Другого времени не будет")