пятница, 30 мая 2014 г.

Так кто же основал Севастополь?



…о несчастной исторической судьбе Томаса Мак-Кензи…

Каждый раз проезжая станцию Мекензиевы горы, я  не могу избавиться от странного чувство, простите за тавтологию,  странностей судеб человеческих – эта географическая точка и небольшой поселок когда-то,  а ранее хуторок, а позже и железнодорожная станция, названа в честь блестящего военно-морского офицера Российского Черноморского флота, Фомы Фомича Макензи. 
В 46 лет Фома Фомич уже покинул этот мир. Может быть, еще и потому, что имел многочисленные ранения за царя, точнее за императрицу, и свое новое Отечество. Он множественные болезни и лишения перенес-претерпел в своей жизни. Как-никак, двадцать один год отдал служению флоту и войне колониальной.
Происходил он из древнего, да, далеко небогатого  шотландского роду-племени, поэтому и подался в чужие края, в чужие земли, на чужую войну, скорее всего на заработки.  Ну, и ничего, что на войну. С тех пор уже и двести лет, как минуло, а люди все едут и едут в поисках счастья и легкого заработка. А что – жилье, кров над головой, треуголка на голове, да одежонка, не самого плохого сукна и покроя, и еда…, и заработок,  поди, приличный.
Это тебе, не в земле колупаться, овец пасти или доски строгать… все за счет, как бы теперь сказали, принимающей стороны. Ну, а если убьют, то все равно никаких забот, а если кому живым посчастливится, то можно устроить потом и свою жизнь – жениться под старость, детишек завести…
В средние века таких «соискателей счастья и удачи» со штыком или саблей, но под пулями и ядрами-снарядами, то есть, наемников, называли рыцарями, потом ландскнехтами, а ныне «дикими гусями».   
 Наш герой в 25 лет нанялся служить в российский военный флот – мичманом. Что-то не заладилось в объединенном королевстве, где издавна недолюбливали свободолюбивых не британцев-англичан, то есть людей пусть и талантливых, храбрых, но не титульной нации. А молодой человек, видать обладал не дюжими талантами, коли дослужился до контр-адмиральского звания в чужой стране.
Героя на самом деле звали Thomas MacKenzie. Довелось ему повоевать и на Балтике, и присматривать за достройкой парусных судов на Белом море, и хлебнуть штормов в Баренцевом и Северном морях,  и принять участие в войне против Турции во время долгих и множественных Средиземноморских морских баталий в Архипелаге.
Участвовал Томас, а для русских чиновников почему-то, Фома (это так, по поводу – мол, у меня украинцы имя украли – я была в России Анной, а они меня в паспорте окрестили Ганной, а я, вот был Николаем, а они меня Мыколой обозвали…. Но это, так сказать, к слову).

Впервые Томас-Фома отличился в Чесменском сражении, где командовал брандерами – этакими начиненными взрывчаткой весельными плавсредствами. Один раз, он плавающей миной управился, вроде бы как, неудачно: на лоции, имеющейся у другого такого же наемника, и тоже из Шотландских Краев,  «русского»  адмирала Самуила (Самюэля) Грейга, который на тот момент командовал эскадрой,  не была отмечена мель напротив турецкой береговой батареи у входа в Чесменскую бухту, и брандер Макензи угодил прямо на нее.
Пришлось взрывать, как есть, преждевременно, не дотянув до берега трех-четырех кабельтовых. Однако взорванное, как теперь бы сказали, «террористическое» приспособление,  принялось так дымить, из-за подмоченного пороха, что русским боевым кораблям удалось под дымовой завесой подойти почти безболезненно поближе и расстрелять батарею противника.
А еще через некоторое время, уже в морском бою, Маккензи удалось, умелыми маневрами, подвести брандер к турецкому кораблю и поджечь его. За эти действия, бравый шотландец, удивительным образом, получив лишь небольшое ранение, заслужил внеочередное звание капитана 2 ранга и был награжден орденом Св. Георгия 4-го класса…

        Тот, кто же основал Севастополь

В контр-адмиралы Фома Фомич был произведён  в 1782 году и назначен для службы на Черноморском флоте.
Он принял у Клокачева эскадру из 9 фрегатов и нескольких мелких судов с несколькими тысячами моряков. Со всем этим хозяйством, ему предстояло перезимовать в пустынной и, практически необитаемой,  Ахтиарской бухте.
 Мекензи с помощью матросов и младших офицеров начал расчистку берегов, ныне Южной и Артиллерийской бухт, от леса. Вначале построили пристань и поселок Акъяр.
По инициативе Мекензи, сразу же, из подручных материалов, строили адмиралтейство, магазины, пакгаузы, казармы и утлые жилые домики для офицеров. 
И про себя адмирал не забыл – где-то напротив ныне Графской, стоял его адмиральский домик, где в последствии заночевала Императрица.
Хороший тесаный камень возили подводами издалека, как теперь можно догадаться, разбирая руины древнего Херсонеса, который местные жители называли Сары-Кермен (Желтая Крепость).
Или доставляли плашкоутами из глубин огромной бухты, разбирая руины крепости Каламита – средневекового города-порта Княжества Феодоро.
Вот так, 3 июня 1783 года и было положено начало новому городу.

Именно Фома Фомич был и первым настоящим командующим будущей базы флота. Свой контр-адмиральский флаг, а в те времена это звание в российском флоте звучало, как шаутбенахт, он держал на крюйс-стеньге  фрегата «Крым».
Так что именно он, служивый Thomas MacKenzie, и был, самым-самым первым главным командиром Севастопольского порта.
За труды праведные, а так же в награду за верную службу, граф Григорий Потемкин-Таврический, с царского плеча подарил ему обширный лес, живописные горы и заброшенное татарское селение в горах над аулом Ак-Яр, где Фома Фомич, с помощью матросов-мастеровых, построил себе хуторок, который и получил название Мекензевы горы.
А вот каменную пристань ему достроить не довелось,  завершил строительство, новый командующий, граф Войнович. С тех пор она так и называет – Графская.
Современники Макензи, говорили, что он был храбрым морским офицером, а в мирное время: «Это была веселая человека», любивший свободное от службы время проводить в веселых компаниях в кругу друзей и сослуживцев….»
Увы, контр-адмирал флота российского, так и не научился хорошо, бегло и без сильного акцента, говорить по-русски…  Ну, уж…. Уже почти в наши времена, и «вождь» всех пионеров, детей и коммунистов Земли, хотя когда он отправился корчиться от вечных страданий в Аду, мне было шесть лет, но это, все-таки, были иные времена, хорошо и бегло по-русски говорить НЭ МОГ, НЭ УМЭЛ…, но его, за «великую русскость» и пылкую, да кровавую любовь к титульной нации, и через много десятков лет по смерти, многие любят, забыв все грехи и преступления.
А вот МекЕнзию, а именно так называли его простые моряки, несмотря на все заслуги перед Российским отечеством, так не повезло.
По жизни Фома Фомич был человеком удачливым, да вот в истории российской совсем даже и нет. Не считался он тогда, как не считается и сегодня, как в школьных учебниках, так на устах краеведов-экскурсоводов, основателем славного города-героя Севастополя. И портрет его, странным образом, не сохранился - был да сплыл, и памятников ему, как и мемориальных досок в городе нет. И улиц никогда не было. Именно, как основателю.
Жители и залетные курортники-экскурсанты почему-то уверены, что основателем города является именно граф Александр Суворов, которому и памятники, и улицы, и площадь, и были, и легенды, и сказания….
Кстати, площадь Суворова, без крика и без драки, переименована из площади Пушкина. Великий поэт точно бывал на этой земле – в Георгиевском монастыре у алтаря молился. Чего не скажешь про генералиссимуса. Про его пребывание, а тем более, героическое участие в строительстве города, нет ни единого достоверного упоминания. Разве что на картинках и в романах эпохи развитого сталинизма его к городу по высокому велению приставили. А вот исторических упоминаний нет. Так что не бывал он, скорее всего, и близко, в Акъяровских краях.
Не был основателем Севастополя и светлейший Потемкин, так как появился на берегах Ахтиарской, или, как теперь говорят, Севастопольской бухты, лишь только перед самым приездом Императрицы. Проверял – все ли готово к приезду, милой его любвеобильному сердцу, Екатерины Великой.  Но и она, София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская,  прибыла в будущий город Русской Славы, когда поселок уже стоял – маленький, низкорослый, совсем даже и не напоминающий будущую свою славу и величие для всякого и не только Великоросса.
Говорят, что Екатерина II, по причине личных трудностей, ну, не мог ее немецкий язык произнести слово  Якъяр, поэтому переименовала в Севастополь…
Впрочем, неверное, врут.

И хотя в wikipedia черным по белому написано - Мекензи, Фома Фомич, российский контр-адмирал, основатель Севастополя…, но это все поголовно, как будто бы, мимо ушей пропускают.
Ну, действительно, шутка ли, издевательство-то какое, чтобы белокаменный город-герой, русских моряков, русской Славы, у самого синего моря, мог основать зачуханный шотландец, да еще и не православный, а католик? Вот, уму непостижимо…
И правда, истина, историческая справедливость…., тут вообще не при чем! Здесь, что-то другое закопано, припрятано в таинственной душе русской…
Впрочем, у кого я не спрашивал из украинцев, евреев, крымских татар, армян…. Да у кого угодно, десятилетиями проживающих в этом, воистину, славном городе, эта историческая загадка мало того, что почти никому неизвестна, так еще и совсем не интересна…
   
 (Отрывок из повести "Другого времени не будет")


На берегу лесной реки


И я вернусь
На берег той
Лесной реки
Где сын ее
Здесь на излучине
Ручей неспешный
Журчит
И с кем-то говорит
Не век – не два…
Тысячелетия

И те его слова
Здесь слушала чреда
Далеких пращуров
Неведомых
Мне неизвестных

И было так всегда
И будет
И никакое лихолетье
Не сможет изменить
Его язык
Его стремление
Быть
И с этим миром жить
Без нас
Без осознания
Череды столетий

И он меня не спросит
А я ему не буду
Возражать в ответ

Умоюсь и напьюсь
И губы вытру
Как кто-нибудь
Другой

Давным-давно
И сто и двести
Лет…

В лесу
В ущелье Беш-Терек
У безымянного ручья

Притока этих рек

четверг, 29 мая 2014 г.

Рождающимся солнцем любоваться



Мне не понять
Бесславия
Чужих поступков
Позора
Мелких сплетен
Наговоров

И Зла от зависти
Умышленных проступков…
Тех
Кто печалью
Кормит этот мир
И возвышается
Сам над собою

Над собственной
Погибшею мечтою

Нет
Не вернуть любви
Тому
Кто предавал
Кто лгал
Во имя благоденствия
И мести…

Мне не понять
Тех кто возносит Ложь
На пьедестал
Кто не страдает
От избытка
Собственной никчемности
И пустоты
Бессмысленности жизни

Я отродясь не понимал
Тех
Кто не может жить
Без подлости и лести

Ведь им не быть
Счастливыми
Беспечными
И по утрам
Им не дано
Рождающимся солнцем
Любоваться
И по росе
По майской
И не скошенной траве
Как в детстве
Босиком
И бегать
И смеяться…

Им это не дано
И не отмерено

Навечно

В Крыму цветут ирисы



В горах над Симферополем цветут ирисы.... а мир взрывается войной, где-то там, далеко, а тревожно с душе и болит сердце здесь дома, в нашем доме. Почему и зачем? Лишь только потому, что один человек не знает, как в Крыму цветут ирисы? Или у кого-то сложно с головой... Почему и зачем, что с этим миром случилось? В Крыму цветут ирисы..., а где-то война....

среда, 28 мая 2014 г.

У кромки Рая



         ***

Осознавая утра чудо
И важность
Солнышко
Встречая
Мир принимать
Таким как есть
И понимать
Тому лишь Бог дает
Кто рано
Встает
Ползет
Скрипит
Зевая
Любуясь утром…

Я все проспал
У кромки Рая
И никакая мерзость злая
Меня не мучила
Что там
Не все дожили
До утра
И не успели мне сказать
И докричаться –
Жизнь прошла…!

Я все проспал
Во сне летал
Не замечая
Что утро кончилось
Давно…

Теперь
Пожалуй
Все равно

И не исправить
Что случилось
И не вернуть
Все что
Ушло…


И не узнать
Где радость
Рая
И как найти
Теперь

Её

понедельник, 26 мая 2014 г.

Уеду в Гоа - почти навсегда


Надолго уеду в Гоа
Где лето всегда
И весна

И вдаль
Не бегут поезда…

Не то
Что в Крыму -
Холода и пурга
Дожди и нудьга
А между…
Несносная
Злая жара

И люди – не люди
Живут как верблюды…

Все много хватают
И впрок
Уже получили 
Безумный урок…

А там...

Я зароюсь
В прохладный песок
Посоплю
Помечтаю
И посох воткну
Чтобы знали
Я здесь!
На Земле
Хохочу и летаю!

Поверьте
Не сдох -

Не в дурке
Не в банке
Не в баньке
Не в замке

Гуляю
С одной неглиже
Где попало
Как дома
В своем гараже

Как в бунгало:

Девчонку нашел -

Обезьянку
Мартышку
Что мясо не ест
А бананы…

Вприпрыжку
По просьбе
Мне к завтраку
Моет стаканы
Чтоб водку не жрал
Как дурные "бакланы"...

Мне только вино…
Теперь по карману!

Она чуть поболе
Кота-котофея
Но намного умней
Одного «корифея»…
Ну нет
Дуралея

Что яму копает
Сам для себя

Мартышка приносит
Кокосы
С утра
Мы балдеем

И поровну делим
Любую жратву:
Лепешку и чику
Инжир и питаю
Рамбутан и папайю

Вам снится?

Мне спится!

Уеду
Исчезну
И чтоб не искали
Не звали
Не ждали
Не злились
Не бились

Скажите скорей
Расскажите:

Схватили
Поймали
Попался
Он сдался
Злодей-горлопан…

Уперли его
Навсегда в Магадан

А я на Гоа…

Поленюсь
Поваляюсь
Забуду Фейсбук
И пустые заботы
Что в городе бродят
Скоты и проглоти
От лени и скуки
Без всякой работы
Ночами не спят
И вопят
Что есть мочи
Им нравится очень:
И серость
И низость
И дурость
И злость
И цены взбесились
И жизнь невмочь…

А я
Между прочим
Вожу обезьяну

По пляжу

Пишу эпиграммы
И пылкую прозу
Про ваши паскудные
Кислые рожи…

Чтоб вставить
Вам в задницу
Злую занозу

Не всем!

Кому надо…
…и хочется

Очень

пятница, 23 мая 2014 г.

Вкус хлеба в океане


Знаете, какой он, хлеб в океане?
От разносимого по всему судну нежного аромата может дрогнуть сердце самого просоленного моряка. Сколько раз я видел, как на хлебный дух и в жестокий шторм, когда и есть неохота, к дверям камбуза «сползались» со всех палуб и служб: «Ну, хоть корочку, хоть полкорочки!»
В такие минуты кок – и так далеко не последний человек на судне – превращаются в верховного жреца, знающего путь к сердцам даже самых не сентиментальных рыбаков.
Нет, неспроста все это. Если на берегу мы, к сожалению, недооцениваем наш  земной хлебушек и он для нас некая, вполне привычная часть обеденного стола, то в океане….
А что в океане? – спросите вы.
В океане это запах и вкус той самой земли от которой мы плоть от плоти. Из которой мы родом.. Среди бесконечных океанских просторов, среди бескрайней, куда не посмотри, водной хляби, где все вокруг – синее, фиолетовое, голубое, а на рассвете и на закате желто-лимонное, ярко-красное, оранжевое… В этом мареве вдруг забываешь, что вообще существует в это мире зеленый цвет.
И запахи здесь другие – рыбы, соленого простора, океанских глубин, просмоленных канатов. Они переполняют все и всегда, каждый день – работу, сон, отдых.. И нет земных ощущений, все просолилось, стерлось, забылось.. и никакие мечты и грезы, кинофильмы, воспоминания, фотографии, письма из дома не могут воскресить привычное, земное.  Лишь на мгновенье напомнят…
Вот представьте себе: смотрите вы в кают-компании кинофильм – земля, лес, деревья, бескрайние зеленые поля, живая, колышущаяся пшеница… И вдруг из иллюминаторов, из коридора пахнула рыбой, или хуже того мукомолкой, разогретым рыбьим жиром … И все пропало, сгинуло, исчезло. Да, разве такое может быть, чтобы в лесу витал рыбный дух? 
А вот если из камбуза потянуло, едва уловимым, ароматом, земного хлебушка. И стоит только зажмурить глаза, и ты видишь – вот оно родимое полюшко, твердь земная и рожь-жито, травы некошеные волна за волной зеленым океаном оживают.
Да, что тут настоящий океан? Разве можно среди водной стихии, как на земле поваляться в травушке-муравушке? А где в океане услышишь, как тихонько поют-свиристят сверчки, стрекочут кузнечики,  как жаворонок, забравшись на солнце, голосит-заливается, гимны земле родной поет…? И все вокруг зеленое: травинки, стебельки, деревья, кустарник – темней, светлей, ярче…
Океан – он отец родной, для рыбака, может быть, и отец-кормилец, а земля – матушка родная. Потому в океане хлеб и вкусный. Горячий, с пылу с жару, корочка запеклась, а ты его хр-р-рум, х-хрясь и… Да, чего уж там – уже слюнки потекли.
В океане к хлебу отношение особое. Никогда не одна корочка хлеба не пропадет. Да, что там – крошка даром не упадет – здесь и сухарики сделают, и квас заквасят. Но это если зачерствеет, что редко бывает в море-океане, но бывает и тогда подадут к завтраку гренки – душа не нарадуется.
И вот еще – на какое судно не попадешь, хлеб будет другим, он разный – где чуть пресней, а где чуть солоней, где сверху корочка румяная, как у девицы-красавицы щеки в поле на прополке, а где макушка-корочка бледная, как дочь царская, а где каравай, а где и словно деревенский парубок, большой, крепкий, а где и настоящая украинская хлебына, залюбуешься, а  когда на горячую корочку чуток масла сливочного и… совсем из детства, а где, и как мальчишка городской тонкий, изящный, но вку-у-усный…
На каждом судне свой хлеб, особенный, но непременно отменного вкуса – сладкий, духовитый, ароматный…

Евгений Алексеевич Петухов, наш капитан, говорит, что в его жизни и долгой работы штурманом, а потом и капитаном, не было такой страны, такого порта, куда бы заносила его морская судьба, где встречающее судно люди и не только русские или украинцы, а все, кто приходил и не попросили хлебушка.
Вот, говорят, есть тут у нас и свои булочки и хлеб, а запах не тот, аромат другой и вкус не такой. А ваш судовой, когда поднесешь краюху хлеба ко рту, как скибку арбузную, от уха до уха  и всласть, сам по себе, хлеб с хлебом, с наслаждением. Э-э-эх, как смачно!
Не один раз и не на одном судне спрашивал я – почему так сладок хлеб в океане?
Шеф-повар, то есть старший кок,  севастопольского транспортного рефрижератора «Ураган», Клара Михайловна Новикова сказала мне:
«Все дело в руках человеческих и в душе. Вот, если замесить хлеб в тестомешалке, то ничего не получится.  Меси – не меси – не получится! Не будет настоящего морского, океанского хлеба. Ну, просто вытащишь из духовки обыкновенный магазинный хлеб, как на берегу. А вот если руками, ручонками, да в деревянной, дубовой  кадке-кадушке, да так месить, чтобы от усталости искорки в глазах замелькали. Вот тогда и можно надеяться, что получится настоящий.
Хлеб тепло человеческое любит и трудолюбие, и не терпит лени. А утром, по аппетиту экипажа поймешь сразу – удался хлеб или нет!»
На одесском траулере «Кировоград» повар-пекарь Лида Шершун сказала: «Когда опару ставишь, потом замешиваешь, то надо думать о чем-то хорошем, добром, землю вспоминать, родных, близких… и долго-долго ухаживать за тестом… Вот заленишься, ну, там не выспалась, настроение не очень, а потом не «подбила»  тесто, как надо, не укрыла одеялом, как положено, чтобы согрелось, подошло. Чтобы, не дай Бог будущий хлеб не простудился…, то и не получится хлебушек, какой все ждут. Весь экипаж.  На «Кировограде» хлеб отменный, белоснежный, с тмином, высокий, добрый…
На транспорте «Дон» повар, Анна Андреевна Иваненко, говорила мне, что если, вдруг, не вложишь в хлебушек душу, то ничего и ни за что не получится. И у нее хлеб такой, что едва хватает одной выпечки для всего экипажа на один день. Иногда приходится днем допекать.
Анна Андреевна, как раз из того поколения опалённого войной, что знает, что такое голод и далеко несытые многие годы детства и юности. Так что цену хлеба знает по-настоящему, а потому говорит: «Смотреть и ухаживать за будущим хлебом надо, как за любимым!»
На рыбопоисковом судне «Гидробиолог», матросы Виктор Пасько и Владимир Груздов, пристроились на сваленном в огромную гору, чуть не в скирду, трале, на палубе. Натерли корочки горячего хлеба чесноком и захрустели с морским аппетитом. Заслужили, что-то там на камбузе полдня чинили, и Виктор поясняет мне:
«Хлеб в океане – это жизнь. Вот мы уплетаем  за обе щеки две краюхи, а вокруг океан, но стоит глаза закрыть, зажмуриться и можно домой на время перелететь – ему в Калугу, а мне в Житомир, к своим родным, в отчий дом. Вот что такое хлеб в океане!»
И я вспомнил свою матушку и старый дом отчий в Симферополе, и старую печь в глубине большого, темного сарая-кладовки, где за раскаленной заслонкой,  под сводами кирпичной пасти, над красными мерцающими углями, происходило великое таинство превращения клейкого, совсем невкусного, с кислинкой, теста в  потрясающие, задорно посадившие набекрень свои румяные головы шляпки-беретики, украинские хлебА-паляныци.
Пусть ночь глухая и сон заставляет ронять на детские ручонки, мою белобрысую голову, и который раз будят окрики матушки: «Иди же ты спать, слёта ненаглядная!», но проспать это магическое мгновение появления, рождения на свет Божий хлебушка, казалось предательством, кощунством…
И приходила награда – ломоть горячей, обжигающей паляныци, еще в печи надтреснутый с темной, чуть подгоревшей, румяной, шероховатой корочкой и ноздреватой, с крошечными пещерками и гротиками, ломоть ароматной, парящей  мякушки, твой…
Как трудно, тяжело припомнить мою матушку молодой, полной сил, удивительно красивой…, если и старенькой нет ее давным-давно на этой Земле, но как легко и просто видеть ее натруженные руки, протягивающие мне эту корочку хлеба…!
«Хлеб наш насущный, дай нам сегодня…»    Что же в тебе такое? Отчего же, чем дальше от дома, от земли родной, от своих близких… и живых, и ушедших… тем слаже, ты и дороже, Хлеб Наш?
Неужели, чтобы узнать, понять, осознать и… помнить всю жизнь, и дорожить им с невероятной силой, и любить – надо за тысячи и тысячи миль от родного дома хлебнуть горечь тоски и разлуки с землей, с отчим краем?

А, может быть, надо просто любить….

"Слава Севастополя" и "Водный транспопрт" в 1986 г.

вторник, 20 мая 2014 г.

Раб любви



*** 

 Я рядовой
 Галерный раб
 Любви
 Приговоренный
 До последних дней
 И ревновать
 И ждать
 И каждый день
 Мечтать сбежать

 И каждой ночью

 Снами любоваться

понедельник, 19 мая 2014 г.

А в Евпатории Павлики завелись



Плоды соблазна
Сладкие плоды
И бездна
Ожиданий
Тайн
Непостижимого желанья
Над кем-то встать
Подняться
Над другим
Одним лишь
Росчерком пера

И тайно
Подрасти
Возвыситься доносом
Крошечной писулькой
Не сладкой
Горькой
Пусть

Зато какой…

Пусть знает тот
Кому на эшафот

Но надо лишь забыть

Пора из сердца
Из души
Одним движением
Без страданья
Вырвать стыд

На веке отказаться
От угрызений совести
И страсти
Честным быть
Соблазнам улыбаться

Догадливых
И проницательных
Не видеть
И не замечать
И без ужимки
Незаметно проклинать

Любить коллег
По цеху злобы
Они теперь
Твои друзья
И ложь
Твоя любимая подруга

Плоды соблазна
Многолики
И не очень строги
И даже подлость  
Торжествует
Без особенного зла
Как сон без сна
И опасений сожаления


Когда они еще цветы
Ах как прекрасны
И невозможно распознать
Что будет на ветвях

Какие вырастут
Плоды душевного
Позора

Плоды соблазна
Жуть грехопадения
И между ними
Невозможно отыскать
Минутной слабости
И всяческого заблуждения
Сомнение не ждет
Всего лишь миг
Не слово – слог…
А может звук
Как всхлип
Хлопок

И это не полет

А бесконечное падение

пятница, 16 мая 2014 г.

Вот тебе, бабушка, и год лошади! (Ослобасня)



Что мне твои слова
Что крик осла

Но надо понимать –
Не все ослы
На самом деле
Человеки

А люди
Все ослы
Почти

Не верят истине
И радуются
Чепухе
И то
Что пишут
На стене
Им мило
Ближе
Радостней
Теплей

Понятно

И вовсе не постыдно
И читать не стыдно

А то что говорят
Большие Человеки…

Не червяки
Как эти…

Ну те
Ну тот
Кто не умеет врать
Визжать
Вещать
И говорит коряво
И обидно…

Его
Им не понять
Им нужен тот
Кто знает
И умеет
Страшно врать

И потому
Придурок-прохиндей
Понятен им

Для них
Он как призыв
Крысиных королей
Самоназначенных вождей
Что зазывает в пропасть
Страшных дней

Ослятиной людской
Пропахло все
И я
И ты

И неизвестно
Кто ослей

Не уж-то тот
Кто веселей

Нет
Не умней –

Пронырливей

И злей