Витя  Дуб  и  Снежок

Они  долгое  время  были  неразлучны.  Витя, по кличке Дуб,  владелец небольшого домика в неприметном переулке-тупике в самом  сердце древней части Симферополя, в Старом городе – был человеком. Пусть пьяницей, вором, не один раз подолгу мерившим тюремную камеру, где потерял, как донесла молва, за карточное шулерство левую руку, но все же человеком. А Снежок – умный, хитрый и лукавый бродяга-симулянт, замечательно умевший изображать несчастное, еле шкандыбающее по земле существо – дворовым, беспородным псом, в роду которого кто-то был, наверняка, бассетом. 

Его, белоснежного альбиноса, единственным щеночком родила и через неделю померла дворовая сука Улька. У нее, когда-то подобранной на помойке бабушкой Дашей, были от рождения повреждены задние ноги, да так, что она их еле волочила. И вообще было чудом, что она понесла, – никто из соседских кобелей в любовных играх с ней, вроде бы, не был замечен. Но она,  калеченая собака, все-таки родила удивительного песика. Его, как и маму Улю, из пипетки, а потом из соски выпестовала сердобольная баба Даша.

Бабушка долго тужила, что померла ее защитница, «живой звоночек», уж чего-чего, а звонко и яростно гавкать на каждого, кто заглядывал в наш двор, она умела отменно. Ну, а на счет свирепости, так Уля в своей жизни, так никого и не укусив, умела изобразить такую собачью лють, что и самые бесстрашные, случайно или по делу заглядывающие в наш неухоженный двор, в диком страхе верещали: «Уберите эту людоедку, пока она меня вусмерть не загрызла!»

Витя Дуб был соседом бабы Даши. Жили они под одной крышей  низкорослого домика, хоть и в центре города, но на краю Вселенной, и годами не разговаривали. Даже не здоровались.

А Снежок с раннего детства щенком был необычайным. Он был не только не злым, а очень даже доброжелательным, с удовольствием ел абрикосы и ловко щелкал грецкие орехи, терпеливо дожидаясь, когда очередной орешек сдует ветром с большого дерева, что росло в глубине двора. А когда опадали листья, и за последними орехами прилетали вороны, пес их подкарауливал. И, как только они срывали орех, он начинал звонко гавкать и задорно подпрыгивать, да так, что, испугавшись, они часто роняли лакомство на землю. И пес тут же приступал к трапезе – щелк зубами, и орех расколот пополам. Теперь можно было зажать половинку скорлупки передними лапами и клыком выковырять содержимое. Делал он это так ловко и проворно, что к вечеру, если его с утра плохо накормили, ореховой скорлупой  был усеян весь двор. 

А еще Снежок дружил с кошками. У бабы Даши жили две на удивление одинаковые черно-белые кошки – мама и дочка. Обеих звали Маркизами, так как отличить, кто есть кто, было просто невозможно. Он за ними галантно ухаживал, с любовью облизывал, впрочем, и они его тоже. А когда кошки начинали гулять – ревновал, таскаясь следом и отгоняя млеющих от вожделения соседских котов. Впрочем, это им не мешало регулярно рожать разномастных и разнопородных котят, которых Снежок тут же принимал за своих. Он в них души не чаял – обогревал в холод, закрывал своей белоснежной шкуркой в дождь, оберегал, не позволял даже брать в руки,  и тоже тщательно вылизывал, так что коты при приближении юных приемных котят Снежка, вздрагивали, шипели, как на настоящих щенков, и с брезгливостью отпрыгивали подальше, мол, чур меня, чур.

После внезапной смерти бабы Даши Маркизы перебрались к соседям, а Снежок остался охранять опустевший домик. Некоторое время его пытались подкармливать соседи, но он с утра уходил куда-то голодный, являлся домой ближе к ночи и, запрыгнув в сарайчик через разбитое окошко, затихал. Так было до самой весны, и никто не знал, где он добывает себе пропитание, с кем дружит и где путешествует целыми днями.  А когда потеплело, он неожиданно сдружился с Витей Дубом.

Теперь они стали ходить вместе по магазинам и куда-то еще по Витиным тайным и не совсем чистым делам. Вечерами пес добровольно взялся охранять его флигелек. Да так рьяно, что уже незваный-непрошеный гость, тем более участковый, подойти к его замызганной двери не мог. И в окошко заглянуть незаметно было невозможно – Снежок поднимал такой гвалт, что и из соседних дворов народ сбегался.

А потом случилось и вовсе невероятное –  обыкновенный,  безродный пес стал главным Витиным кормильцем. Трудно сказать, как это случилось – то ли Дуб его обучил, то ли он сам наловчился, приноровившись красть всякую снедь из магазинов. Бывало так: купит Витя бутылку водки, сядет с корешами за стол, и выгоняют Снежка: «Давай-ка, дружок, отправляйся за закуской.» И пес, задрав колечком свой лохматый хвост, отправится на промысел. И через время притаскивал палочку колбаски или шмат сала, а то и колечко ароматной полукопченой  «краковской».

Ни за что бы не поверил, если бы кто рассказывал о таких способностях дворового пса, но я это видел своими глазами. Несколько лет я наблюдал, как пес чуть не каждый день тащил к Витиному столу славную закусь. Непонятно было только одно – почему он сам не съедает краденное? Почему делит съестное с соседом?  А то, что он стал воришкой, уже ни у кого не вызывало сомнения.

Иду как-то по переулку, пес навстречу, а из разинутой пасти торчит большая консервная банка в густой смазке. Явно казенная. Такие консервы тогда были у военных или у каких-нибудь геологов…  Геологи в окрестности Эски-шеир, то есть Старого города не водились, а вот наверху улицы Крылова  была расквартирована воинская часть. Но как, скажите на милость, может собака знать, что в банке тушенка? Сгорая от любопытства, возвращаюсь домой. Снежок, радостный и счастливый, сидит на пороге Дубовой халупы, а хозяин уже вскрывает консервную банку.  Тушенка! Замечательная свиная тушенка. Открываю рот, чтобы спросить, но Витя опережает: «Икру кабачковую или, например, борщовую заправку мы не любим, поэтому Снежок доставляет к нашему столу исключительно мясные консервы. Вот сейчас третью часть отвалим добытчику, а из остального славную поджарку к картошке сварганим! Присоединяйся. Водка наша. Он, злодей (это про Снежка), выпивку носить категорически отказывается.»

Комната наполняется радостным гоготом собутыльников.

Как-то, взволнованным голосом зовет меня суженая: «Смотри скорее, что это со Снежком?»

Выглядываю в окно. На клумбе перед нашим домом  пес длинным своим носом утюжит землю. Цветы, естественно, валяются, вырванные с корнем, а черную чистую землю он мордой утрамбовывает – туда-сюда. Цветы, конечно, жалко, но посмотрим, что бы это значило. Через минуту – хвост трубой, и пес исчез за воротами. Осторожно выглядываю. Точно исчез. Беру кочергу и начинаю раскопки. Вот это да!  Приличный кус замечательного копченого окорока, в упаковке, и даже с ценником. Ну, злодей! Впрочем, закапываю назад. А ночью вкусный клад бесследно исчезает.

 Однажды стою в очереди за какой-никакой снедью, а это было в те самые голодные годы времен развала Страны Красного Октября, когда в магазинах кроме синих до безобразия, мороженых до состояния вяленой воблы, курей, мрачного вида вареной колбасы, бычков и тюльки в томатном соусе, да и то в страшной очереди – ничего на прилавках не было. Спичек больше двух коробков в руки не давали, той же колбасы вареной больше одного батона ни за что в жизни, даже и не проси – очередь бока намнет… А может быть кто-то забыл про многочасовые шумные, с драками, стояния за водкой, и не больше поллитровки в одни руки? От времечко-то было…

Так вот, стою я в гастрономе на, так называемом, «пьяном углу» на улице Чехова и вдруг замечаю, наш Снежок  нагло тулится в магазин.  Народ всполошился, мол, что такое, чья собака, гоните немедля. А пес глаза опускает, чуть на пол не падает, на лапы припадает. Конечно, тут же нашлась сердобольная бабушка, которая заступилась за Снежка: «А что такое? А кому он мешает? Да оставьте вы собачку в покое! Видите, какая она голодная, отощавшая…»

А пес и рад стараться – уселся возле окна под стол для упаковки товара и смиренно затих. Стою и думаю – что же он, «голубой воришка» будет делать дальше?

Просидел он так, не шевелясь, минут тридцать, и его перестали замечать, привыкли. Уже и моя очередь подходила. Как вдруг от прилавка со скандалом отваливается дородная баба – вырвав чуть не зубами не столько у продавщицы, сколько у толпы, два батона вареной колбаски. Отбрехиваясь и обзываясь, она положила одну палку  на подоконник, а вторую принялась засовывать в безразмерную кошелку. А в это время другая женщина, из конца очереди, из тех, кому съедобного товара может и не хватить, принялась срамить нарушительницу покупательской конвенции – что та, мол, училась в советской школе и была пионеркой, а потом и комсомолкой, и вот те на, дурит простой народ… «Безразмерная кошелка», опьяненная победой, взъярилась и неосторожно повернулась к колбасе своим таким же безразмерным задом. Она  страшно завопила благим матом про некормленых детей и изголодавшихся родителей… Народ с радостью подхватил массовую перебранку и...

Среди этого базара и словесного тарарама, как потом выяснилось, один я наблюдал не за батальной сценой, а как Снежок, не суетясь и не колеблясь, аккуратно взял палку колбасы с подоконника и так тихонько, нет не выбежал, а именно выскользнул из магазина. Самым удивительным оказалось то, что скандалистка пропажу обнаружила, когда не осталось и следа воришкиного.

Баба заверещала, как если бы у нее украли самое дорогое, за целую жизнь нажитое …  Но она так и не поняла, куда подевалась колбаса, все озиралась и озиралась, а потом под хохот и улюлюкание, проклиная всех на свете, умчалась прочь. А очередь принялась выяснять – куда же на самом деле делся  батон колбасы. И, как это ни странно, народ к единому мнению не пришел – так ловко и незаметно утащил ее четвероногий «джентльмен удачи». А я, конечно же, промолчал.

Когда я вернулся домой, из флигелька густо несло поджаренным колбасным духом, звонко постукивали стаканы, громыхали тарелки, а Снежок, счастливый, сидел на пороге и смачно облизывался, съев свою честно заработанную долю, по тем временам просто роскошной докторской колбаски.       

Так продолжалось года два или три, точно уже и не помню, но однажды, что-то не поделив, урки убили Витю Дуба. Зарубили топором. А Снежок, провыв дней десять, ушел со двора. Ушел и больше не вернулся.

Но разве такой умный пес может пропасть в нашем городе?

Л.Пилунский