Как-то, ближе к вечеру, меня неожиданно
позвали к телефону. Звонила секретарь главного редактора
«Славы Севастополя» Вера Ивановна: «Магнитофон с собой?»
Я даже растерялся: «Что случилось?»
Она, захлебываясь от волнения, передала
просьбу Луизу, чтобы я через час, как штык был с магнитофоном в театре им.
Луначарского – она договорилась о встречи с Булатом Окуджавой…
«Ничего себя!» - чуть не крякнул я в трубку
– «вот это удача! Ну, спасибо Луизе Георгиевне!»
«Из «спасибо» шубу не сошьешь» - засмеялась
Вера Ивановна и положила трубку.
То, что Булат Шалвович приезжает на
гастроли в Севастополь, было хорошо
известно – активная, но престарелая, особенно отставная военная и партийная, общественность
позаботилась. По городу поползли невероятные слухи, что «старый и зловредный»
бард-антисоветчик, мало того, что ненавидит родную советскую власть, так он, старик-пенсионер,
еще и на гастроли ездит с юной любовницей, некой Натальей Горленко.
Постаралась и журналисты военной, флотской газеты, тиснули в номер грязненький пасквиль на эту
тему. Но это только добавило ажиотажа. Наверное
забыли, что любой скандал, любое публичное
заявление, даже самое жуткое, ну, кроме похорон,
естественно, самая замечательная реклама.
Билеты на концерт в Севастополе
исчезли за пару недель до приезда Певца и Исполнителя. Я даже не мечтал попасть и увидеть воочию
этого, уже давно, легендарного человека.
В приличном, как для такой театральной
провинции как наш город, зрительном зале, во всех рядах стояли приставные
стулья, а галерка ломилась от левых, любвиобильных и любознательных почитателей
Поэта.
Мы сидели, кажется что, в третьем
ряду, среди местного бомонда второго эшелона. Ну, понятно, что на первые ряды уселись Первые Лица и даже авторы слухов… И
даже главный редактор той газеты.
Когда вышел на сцену маленький, худощавый
Булат Шалвович с молодой и совсем не юной, но симпатичной женщиной, в
сопровождении известного крымского поэта, кажется тогда, руководителя Крымского
ПЕН-Клуба, Александра Ткаченко, зал взорвался аплодисментами.
Саша, что-то такое важное и хвалебное
говорил, про Окуджаву… пока его не прервал Сам. Принесли стул, он поставил на
него ногу, взял в руки гитару, поправил микрофон и запел.
В тот вечер он был просто в ударе. Или мне
теперь, через много лет, так кажется, а он, может быть, всегда так пел:
«…Мы все —
войны шальные дети,
И генерал, и рядовой,
Опять весна на белом свете —
Бери шинель, пошли домой…!
И генерал, и рядовой,
Опять весна на белом свете —
Бери шинель, пошли домой…!
Временами, зал впадал в неистовство, аплодисменты прерывали
его пение и долго не утихали, его заваливали цветами, а он пел и пел:
«…Виноградную косточку в теплую землю зарою,
И лозу поцелую и спелые гроздья сорву,
И друзей созову, на любовь свое сердце настрою.
А иначе зачем на земле этой вечной живу?...»
И лозу поцелую и спелые гроздья сорву,
И друзей созову, на любовь свое сердце настрою.
А иначе зачем на земле этой вечной живу?...»
А вот что исполняла его подруга-соратница, я, если честно, не помню. Ну, не помню и все тут. Он заслонил ее своим талантом и харизмой, голосом и невероятно доступной простотой, и удивительной откровенностью… И она, как будто исчезла в тени этого с виду небольшого, но на самом деле огромного дерева и безмерного таланта.
Все было так удивительно легко и до боли знакомо – ведь все эти песни я,
как и большинство зрителей в зале, знали, если и не наизусть, но почти… И это
точно! Были моменты, когда зал тихонько, чтобы ему не мешать, подпевал.
Его долго не отпускали. Он несколько раз
выходил на «бис» и что-то еще раз спел, кажется, что «Виноградную косточку».
«…Собирайтесь-ка гости мои на мое угощенье,
Говорите мне прямо в глаза чем пред вами слыву,
Царь небесный пошлет мне прощение за прегрешенья.
А иначе зачем на земле этой вечной живу?...»
Говорите мне прямо в глаза чем пред вами слыву,
Царь небесный пошлет мне прощение за прегрешенья.
А иначе зачем на земле этой вечной живу?...»
А потом мы с Луизой пошли в «запретную
зону» театра, куда-то за сцену, в гримерки, в святая святых – на встречу с
поэтом, и неожиданно наткнулись… на Александра Ткаченко. Он нас не пускал:
«Маэстро устал! Да, вы что, после концерта! Да, ни за что!»
Дело дошло уже и до повышенных тонов:
«Саша, так мы договорились, и Булат Шалвович сам назначил…!»
Но Саша был непреклонен: «Сказал нет,
значит, нет!»
И вдруг, нам на помощь вышел Сам. Слегка пожурил Сашу и
пригласил зайти в гримерку. Познакомились. Разговорились. Я уже было достал
магнитофон, но неожиданно, он узнал, что мне довелось много лет быть моряком, да еще и капитаном
подводного аппарата. А вот журналистом работаю совсем недавно…
Вечер закончился удивительно – мы все вместе сидели в
ресторане «Севастополь». За окном открывалась потрясающая панорама: набережная
Корнилова, притушенные канделябры уличных фонарей и Артиллерийская бухта, и
парусник-ресторан «Кропоткин», на другом берегу и снующие катера, и какие-то
корабли и кораблики, и мерцающая, пляшущими огоньками Северной стороны, Севастопольская
бухта, и далекие всполохи маяков и приглушенный, едва слышный низкий бас приемного буя и чернильная, живая плоть Черного моря…
Мы пили, красное, сухое крымское вино, любовались морем и
счастьем, и добрыми разговорами. Между делом, я записал совершенно потрясающее
интервью – и про войну, и про море, и про то, что оказывается, маэстро
страдает, как и великий адмирал Горацио Нельсон, морской болезнью… но так,
слегка. И он сам, без моих вопросов, говорил и про песни и про кино, и про то,
как снимали фильм «Женя, Женечка и Катюша» и про многое другое.
В ресторане его узнали сразу, но только потом, уже после
ужина, как-то легко, согласился спеть для всех. И ужасно развеселился: «Вот пою в кабаке… не за деньги, за славу »
«…Непокорная
голубая волна
все бежит, все бежит, не кончается.
Море Черное, словно чаша вина,
на ладони моей все качается…»
все бежит, все бежит, не кончается.
Море Черное, словно чаша вина,
на ладони моей все качается…»
(Отрывок из повести "Другого времени не будет")
Л.Пилунский
Комментариев нет:
Отправить комментарий