Добрый  старый  диван

 (Новогодняя быль)

Добрый  старый  диван

(Новогодняя быль)

Ох, и знатный это был диван.

Раскладной, красного революционного цвета, грандиозной и безразмерной. Он неудобен для жилья малогабаритного, стесненного скудностью фантазии  архитекторов, а вот для большого просторного дома совсем и не в тягость.  Если его, конечно,  не переносить даже на незначительные расстояния. Этот диван нужно было устанавливать, как памятник на одно место и, если и не на века, то на десятилетия точно. 

Я хорошо помню, как его вносили в наш дом. Профессиональные грузчики делать это отказались наотрез и пришлось  кликнуть вначале соседей, потом и друзей. И все мы, после воцарение этого мягкого монстра в самой большой комнате дома,  долго вытирали лбы, растеряно улыбались и цокали языками то ли от напряжения, то ли от изумления.

Уж не знаю, для каких целей было сделано это устройство, скорее похожее на приспособление для запуска ракет, чем на место ночлега. Даже двум забывшимся на диване с вечера, утром трудно было определить, где стороны света, а влюбленные могли и не отыскать друг дружку не зажигая свет… Но как это выглядело величественно.

В дни  революционных и семейных  праздников на этом аэродроме,  можно было поперек уложить  несколько человек не сумевших уехать домой на последнем троллейбусе. За что в нашем доме и любили это, уже пристарковатое, ворчливое, повидавшее праздников, тел, напитков, яств, винегретов, оливье  и событий, сооружение.

Однажды, вернувшись под самый Новый Год домой из долгого плавания по морям и океанам, что так редко бывало в моей морской жизни,  я собрал милых сердцу друзей  в своем теплом и уютном доме и грянул  радостный праздник встречи моряка с землей.

Гуляли не торопясь, в удовольствие, со смаком, пугая соседей и даже жильцов в окрестных домах подальше, шумными походами, то за вином, то за пивом, то за какой-то снедью, забытой в суете морских будней. Например, за квашеной капустой или мочеными яблоками,  или за душистым  ржаным хлебом, коего в океане отродясь никто не выпекает и потому скучаешь за ним, как кое-кто за вареной колбасой, ну, докторской или молочной, забываемой в море по вине скорой порчи в трюмах сейнеров,  лайнеров или иных пенителей моря…  Гуляли.  Большой и шумной компанией с некоторыми сменными собутыльниками, которых уводили и уносили жены и любимые – день и ночь.

К концу недельного застолья неожиданно на огонек приехал мой старинный  друг Генка Шнайдер. Умница, балагур,  весельчак, рассказчик... Мы были дружны с детства: таскались по крымским горам и пещерам, спасали айпетринских мустангов, спорили за жизнь и политику до хрипоты, рискуя здоровьем и будущим, неделями питались в горах подножным кормом – летом черешней с заброшенных татарских садов, чаиров, зимой плесневелыми сухарями, найденными в горных кошарах, курили махорку и самосад, скручивая в забытые теперь «козьи ножки»... Мы всегда были рады видеть и слышать друг друга, а тут такая оказия.

Генка вернулся из экспедиции, с севера  Красноярского края. Дикого, безлюдного и страшного края земли, кажется с хребта Черского, из какой-то геологической экспедиции.

Шнайдер никогда не был домоседом: то мыл  золото на Калыме, то махал археологическим кайлом и возил тачку с отсеянным отвалом в Средней Азии, то таскал рейку с геодезистами на Памире….

Редко, но иногда он, все-таки врывался в наш город, безумно раздражая  недоброжелателей и, неописуемо радую друзей.

И вот, вдруг, неожиданно, наши пути-дороги, его земные, а мои морские, пересеклись и не где-нибудь, а за моим столом полным, чем закусить вдоволь и что выпить в радость… так еще и поговорть!

С приездом Генки затухающее застолье, к огорчению моей суженой,  разгорелось с новой силой.

Ненадолго, так как ближе к ночи следующего дня, был поставлен ультиматум – утром 31 декабря по домам. Так, благоверную можно  понять – уже не осталось времени для наведения марафета, установки елки, приготовления праздничного пирога, традиционного холодца и иных «марципанов», потому что  уже завтра  большой праздник - Новый год, с гостями приглашенными заранее… А дома полный раскардаш и кавардак, в холодильнике шаром покати, на плите пустые кастрюли... 

Друзья согласились, что пора и честь знать, тем более, что выпито все и даже больше и съедено все и даже сверх того, что можно было съесть, поэтому гости с припухшими лицами, но с освобожденными душами с  доводами Татьяны, но съехать с вечера уже не смогли. 

А в это время..., и надо же, чтобы именно в тот вечер на наш любимый Севастополь, совсем даже и не привыкший к настоящей зиме, обвалился почти сибирский снегопад.  Вот как  в сумерках посыпалось с неба, так и не прекратилось до глубокой ночи.

 Для нас, южан, это полное и настоящее стихийное бедствие: такси не поймать, попрятались,  троллейбусы стоят поперек улиц, от страха, а трамвай какая-то глупая башка в нашем городе извела давным-давно, как атавизм, как археологическую, мешающею жить, древность. Идти пешком в эту «пургу»? Вы с ума сошли, кто же вас в таком виде отпустит?

 Даже моя жена, сердитая до состояния, когда со мной уже не о чем говорить и то, категорически отказалась отпускать домой загулявших. 

Перед сном компания выползла на двор и замерла над снежным, безмолвным ненастьем. Вяло потоптали, поскрипели снежком, а кое-кто и осторожно помацал рукой белый саван умершей осени. Но вот сил «на побросать снежки» и повеселиться, уже не было. С тем  и отправились спать.
Ну, понятно, что на тот самый заветный, замечательный, безразмерный диван. 

Улеглись поперек  и я, произведя осмотр бивака, остался довольным - всех укрыл, кажется всех пересчитал и с тем отправился под бочок  благоверной.
Улетая  в сон,  слышал, как ворчит красный, перетрудившийся старик, как надрывно повизгивают пружины в его чреве, едва осиливая полдюжины молодцев...

Проснулся я от того,  что меня кто-то теребит. Присмотревшись, понял, - Генка. 

Мы вышли и Шнайдер страшным,  трагическим, голосом говорит:

-Старик, пропал твой друг, кажется, однокашник по институту,  Женька.
Женька тоже, лишь пару дней, как появился за нашим праздничным столом. И тоже только-только из рейса

Я спросонья даже не понял о чем идет речь, но Генка настаивал, что Жени в доме нет. Для убедительности он подвел меня к вешалке:

-          Вот, смотри, пальто висит,  ботинки стоят, а таких больше ни у кого нет, Только  у меня и твоего друга. Но мои пропали, а его на месте. Я их уже примерил, точно 45 растоптанный, как и у меня.

-          Ну? –  ворчу я.

-          Вот тебе и ну! Твоего друга нет в доме!

-          Как нет? – переспросил я, окончательно просыпаясь.

Выходим на крыльцо. Белое снежное покрывало бугрится невинными и целомудренными снежинками, которые все падают и падают,  превращая вечную крымскую осень в редкостный праздник зимы. Но любоваться некогда – друг бесследно исчез.

Везвращаемся в дом. На диване  дрыхнут еще четверо молодцев, но Жени среди них нет.

-           Не ищи, я уже даже в подвал заглядывал.

Мучительно соображаю: жилья в городе у Женьки нет, судно стоит на рейде, аж в Камышовой бухте,  а он еще и без пальто. Ситуация.

- Может быть его замело? – неожиданно выдавливает из себя Шнайдер.

- Типун тебе на язык – парирую и натягивая первые попавшиеся под руку башмаки. Мы отправляемся во двор, вооружившись фонариком и прутиками.

Битый час изображаем спасательные работы, протыкая  каждый бугорок  в заснеженном подворьи. Нет. Пропал бесследно!! А снег все падает и падает, кружится и кружится, превращая нас в дедов морозов.

- Старик, - неожиданно говорит Генка – я тут вечером предложил твоему другу сгонять за самогоном…

-Что? – перебиваю я.

-Видишь ли, у меня  тут знакомый дед за городом есть, так он приторговует самогоном.

От неожиданности сажусь в трусах прямо в снег. От  холода и сырости тут же вскакиваю:

- И он что, уехал?

Генка закуривает «беломорину»:

– Как же он мог без меня? Он же его не найдет, и пошел без пальто, в моих башмаках кирзовых… - вслух,  рассуждает Генка.

В это время раздается грозный голос благоверной:

-Эй вы, идиоты, что вы в саду в четыре утра ищите?

Мы хором:  - Женька пропал.

Она незлобно: – Допились!

Ищем втроем, она в сапогах, в ночной рубашке и в старом, видавшем виды, ватнике, а мы в чем попало уже подмерзшие.

А на чердаке искали? – спрашивает она – вы же сволочи так храпели, что он, может быть, и сбежал от вас.

Обрадованные, бросаемся в царство пыли и поломанных стульев. Никого.

Возвращаемся в дом. Уже не спят все. Вздыхаем в отчаянии. Благоверная чуть не матерится, проклиная затянувшуюся встречу моряков, геологов и друзей на родной крымской землей. А между тем положение угрожающее. Это ведь не шутка, на улице почти минус пять, а человек раздетый, в чужих башмаках на босу ногу…

Стоп! – неожиданно вскрикивает жена: - А я твои башмаки, Шнайдер, поставила на котел сушить!

С ужасом бросаемся в котельную.

Боже мой! – кричит Генка, прижав к груди свои сухие ботинки – босиком, по снегу! Замерз! Погиб!  Как же его догнать? Как!?

Я был просто в отчаянье, комок подкатился к горлу и на глаза навернулись слезы.

И вдруг, неожиданно зашевелился мой огромный, любимый, величественный  диван. Одна половинка дивана приподнялась и оттуда, из красного чрева, появилась  щурящаяся от яркого света, рыжая, небритая, в пушинках старой перины, навечно осевшей в недрах спасителя гостей, голова моего друга Женьки:

-          Мужики, а вы кого ищите?

Боже, как  же мы радовались, как мы обнимали и целовали  не замерзшего, не пропавшего, живого и здорового нашего друга. И оказалось, что где-то в  закромах отыскалась бутылочка славного шампанского и какой-то настойки от простуды, и мы пили и радовалис, радовались и пили. И даже моя, еще вчера потерявшая всякое терпение, жена, которой уже через пару часов нужно будет начинать парить, шкварить, убирать,  наряжать елку...  до самой ночи, сидела снами, улыбалась, пригубив шампанского и тихо причитала:

Ну, ладно вы, дураки, допились, а я?

 А что до неожиданного снега, так он же растаял, в аккурат к полуночи, к Новому Году,  впрочем, почти как всегда на нашей славной крымской земле.

На фотографии - мой друг, Генка Шнайдер. Фотография сделана на том самом Хребте Черского на севере Якутии-Сахи. А этого котика, потерявшегнося в далекой, и совершенно безлюдной тайге, Генка привез домой, в Севастополь... Ах, и как же это было давно, если Шнайдера уже нет с нами 30 лет!