Четвероногий мститель

 Он  оказался на борту одесского траулера «Львов» по приговору женского комитета рыбоперерабатывающей базы «Восток». На огромном океанском судне, которое выпускает рыбные консервы, работают едва  не  двести морячек, работниц рыбного цеха. Так вот, какой-то гад научил проворного зверька сдергивать с женщин трусики. Представьте себе зрелище: вдоль движущейся линии транспортера, по которой течет ручей еще живой рыбы, стоят сортировщицы в резиновых сапогах и фартуках, а к ним подкрадывается зверь величиной с добрую дворнягу и молниеносно сдергивает из-под холщовой юбки до самых коленок интимный предмет нижнего бельишка.

Долго терпели эти проделки девчата-морячки, принявшие мохнатого квартиранта со всей душой и женской жалостью с другого судна,  но в один прекрасный момент, когда количество пострадавших перевалило за половину  женской части экипажа, он был объявлен вне судового закона. По радио на весь промысел, передали объявление с просьбой взять на поруки распущенное животное. Хотя «ночной телефон» разнес эту весть задолго до официального объявления приговора,  для многих экипажей проказник был уже желанным. Конкурс выиграл рыбоморозильный траулер «Львов».

Звали виновника, как и положено моряку-обезьянке, Яшкой. И просто и незатейливо. Это был самец, кажется из породы зеленых мартышек, вот только кто и когда привез это существо на промысел, где траулеры многие годы работают без захода в порт, было неизвестно. Впрочем, я не прав, каждые шесть-семь месяцев суда заходят в один из близлежащих портов для межрейсового  ремонта, но Яшке не было позволено и это. Экипаж улетал домой, а мартышку переправляли на другое судно. У него не было никаких документов, а значит, ступить на землю, ему было не суждено. Он был вечным моряком.

На траулере «Львов» он без особых проблем прижился, и с легкой руки боцмана, который сразу же стал ему и отцом и старшим братом, его стали называть уважительно и с почтением Яковом. Теперь весь промысел, а это три десятка судов только черноморских, если хотел поинтересоваться жизнью или здоровьем четвероногого моряка, спрашивали по радиотелефону: «Ну, как там поживает Яков Львович?».

 Нельзя сказать, что он был обузой для экипажа, хотя и доставлял массу хлопот. Ну, да, у него на судне были враги, которых он не любил, и они ему отвечали тем же. Но большинство моряков души в нем  не чаяли, и это было взаимно. С ним, забывали моряки про тоска по дому, а монотонные и однообразные часы досуга проходили весело, радостно. Он был хоть и шкодливым и беспокойным, но забавным и умным зверьком: спать на ночь укладывался или в каюте боцмана или на бушлате капитана, на ходовом мостике. А днем  мог перекемарить где угодно. Но обедал со всеми за обеденным столом в столовой, при этом страшно уважал шеф-повара Людмилу, которой в первый же день пребывания на судне попытался стянуть трусики, но был наказан, и после этого, к удивлению всех, они стали близкими друзьями.

Экипаж шутил – подлизывается, чтобы быть ближе к камбузу. Но их нежные взаимоотношения ни для кого не были тайной. Он подходил к камбузу, а входить туда, ему было категорически запрещено, и громко стучал, сопровождая стук пронзительными криками. Людмила выходила, он запрыгивал к ней на руки, и они обнимались. При этом ему нужна была скорее ее нежность, чем лакомый кусочек. Заглядывал он  на камбуз почти всегда после сытного обеда или в редких случаях, когда пекли пироги с яблоками или яблочным повидлом. Это было его любимое лакомство. Если спросить у моряков с чем печь пироги, то все  хором кричали: «С яблоками для Якова!».

 Пирогами он наедался так, что засыпал прямо в столовой на большом диване, и, пока спал, весь экипаж ходил на цыпочках, не гремел, как обычно посудой, и разговаривал вполголоса. А нарушителя стыдили: «Ты что, не видишь, Яков спит!».

На промысел Центрально-Восточной Атлантики, это у берегов Африки, где-то между Марокко и Сенегалом, я попал уже не моряком, как многие годы до этого, а журналистом, собственным корреспондентом радиопрограммы «Для тех, кто в море». И когда  первый раз поднялся на борт одесского траулера «Львов», то опрометчиво достал свой репортерский магнитофон, и тут же лишился микрофона. Яшка  так проворно выдернул его с корнем, что только обрывки проводов да сам магнитофон остались в моих руках. Окружившие меня матросы с напускной серьезностью, а точнее, еле сдерживаясь от смеха, посоветовали за обезьяной по мачтам и надстройкам не бегать, все равно не поймать, а срочно звать на помощь боцмана Михалыча.

Пришлось послушать совета. Боцман поднялся на палубу с бананом и плеткой, поднял голову к злодею, сидящему на мачте  высоко над палубой, и крикнул: «Яков, выбирай или банан, или плетка?».

И что тут началось. Яшка начал высоко подпрыгивать над реей мачты, кусать микрофон и страшно кричать. Зверек точно не мог выбрать – быть битым или вернуть блестящую игрушку. В конце концов, микрофон мне вернули. Судовой радист, прыснув от смеха, и отправился паять оборванные провода, а Яков, с опаской спрятавшись за боцмана, с наслаждением уплетал банан. 

К следующему утру об этом происшествии уже знали на всех судах от мыса Кап-Блан до Зеленого Мыса. А это миль триста-четыреста, если не поболе. Начальник промысла, Юрий Агафонов,  на утренней радиопланерке, это когда капитаны судов собираются каждый на своем судне в радиорубке,   и  докладывают, как работают экипажи и где находится судно, очень серьезным тоном спросил, вернул ли Яков Львович залетному журналисту микрофон. Представляю, как ржал промысел.

Но самым выдающийся «подвиг» Яков совершил в один из последних дней моего пребывания на «Львове».

Все суда  Черноморских портов Одессы, Севастополя, Керчи и Новороссийска всегда держались, вместе: обменивались информацией, кто, где «надыбал грибное место», то есть косяки рыбы.  Моряки помогали,  кто чем мог, если что-то ломалось, или делились тем, чего не хватало, а вот моряки траулеров из грузинского порта Поти всегда работали особняком. Как обычно, не шатко не валко, но в гордом молчании и одиночестве. Впрочем, это не мешало им появляться на самых рыбных местах, куда их никто не звал. Они ни с кем никакой информацией не делились, но уж если у них что-то не работало, то по указанию начальства кто-то должен был отдать последнее, припрятанное для  поломок  на родном судне. Так мало того, в приказном порядке, заставят переправить специалиста для наладки, потому что у них, видите ли, план трещит по швам.

Можно подумать, что на других траулерах, этот долбанный план, Бог морей и океанов выполняет.

В общем, спеси, заносчивости у рыбаков, из славного порта Поти, было хоть отбавляй. Нелюбовь к экипажам грузинских судов – это вовсе и неприязнь, к грузинским рыбаками, а пренебрежительное отношения к пижону.  Ну, вроде бы как не за что, но уж больно хочется сказать что-то обидное.

Так вот, рыбаки траулера «Кабулети» были настоящими пижонами, фраерами.

Но особенно отношение к потийцам испортилось, когда им ни с того ни с сего дали «добро» на внеплановый заход на Канары в порт Лас-Пальмас за скоропортящимися продуктами для всех экипажей этого района. На рыбацком жаргоне –  «за скоропортом», то есть за фруктами, овощами и другой вкусной земной снедью. Этакий, блатной заход-поощрение за плохую работу, но с пивком, недорогим, но замечательным вином, с вожделенными магазинами с «колониальным» товаром и любованием местными достопримечательностями и жгучими испанскими женщинами. Это, скорее, заход для  передовиков производства, чем для лентяев.

Через неделю потийцы явились на промысел, и им предстояло раздать почту и скоропортящийся груз страждущим и тяжело работающим.

 «Львов» стоял под разгрузкой у левого борта транспортного рефрижератора «Дон», а к правому борту заходил на швартовку траулер «Кабулети».

Все как обычно: «Команде по швартовому расписанию стоять! Лево руля, «троечку» вперед, право руля, малый назад, машины, стоп! Отдать швартовы!».

Из-за кормовой надстройки «Дона» появился ржавый, помятый нос траулера, полетели выброски, потом матросы подтащили швартовые концы, и мы увидели красавца капитана грузинского траулера. Ну, пижон и есть пижон. Он швартовался здесь, в океане, как написано в учебниках про настоящие океанские лайнеры, - в белоснежном капитанском мундире со сверкающими золотом погонами, в огромной мице-аэродроме, с таким же сверкающим «крабом» – капитанской  кокардой  ровно вполовину фуражки.

Даже по самым большим пижонским меркам это было занадто! А уж  по морским, а тем более рыбацким, когда  каждую неделю корабли проводят две-три, а то и больше швартовок, ну, просто сверх наглость.

И тут на планшир капитанского мостика, изящно выпрыгнуло пушистое чудо и вовсе не совместимое с морем. Это был белоснежный кот какого-то диковинного то ли ангорского, то ли персидского происхождения. Котик сел на краешек планшира, рядышком с  великоносым капитаном и принялся умываться.

Это уже был вызов всему морскому братству. Мы ведь прекрасно понимали, что и эта, с иголочки, белоснежная форма капитана, и упитанный, избалованный кот, на фоне бесконечно тяжелой и монотонной работы морского братства, въедливых и опостылевших рыбных запахов, ржавых и обшарпанных от долгого пребывания в океане и непосильной эксплуатации не только техники, но и людей.., издевка, над нами, пахарями моря. Мы должны были прочувствовать и прочувствовали, как работают, кто они, рыбаки «славного порта Поти», и кто такие мы, рабы промысла.

Они были аристократы океана, романтики, а мы холопы, мужики, простые работяги этого замурзанного мира. И самое страшное, мы никак не могли, достойно ответить на это вызов – «злодеи» привезли нам не только пресловутый скоропорт, но и долгожданную почту, весточку из далекого дома. Целых два мешка писем.

И вдруг, мы все услышали страшный визг. Яшка, дорогой наш Яков Львович,  со страшным криком, разогнавшись, как реактивный, перелетает через пропасть между двумя бортами, где с грохотом, оглушительным скрипом и чудовищными всплесками океан  пытается взорвать огромные надувные кранцы, закрепленные так, чтобы не разбить друг о друга транспорт «Дон» и траулер «Львов». Потом с такими же воплями, в три прыжка, перескакивает палубу «Дона». Перепрыгивает с борта «Дона» на  «Кабулети», взлетает на капитанский мостик, прямо из-под капитанского носа, выхватывает белоснежное кошачье чудо, и так же проворно возвращается на «Дон».

 Красавец-капитан, занятый, скорее, самолюбованием, чем швартовкой, не успел и глазом моргнуть, как умыкнули гордость.

Все произошло так молниеносно, что все находящиеся на палубах судов, связанных в один рукотворный океанический остров, успели разве что вскрикнуть. Если до того кричал только Яшка, то когда он перелетал назад, кричали уже двое: виновник происшествия из рода зеленых мартышек и белоснежное облако из рода диковинных длинношерстных котов.

А потом мы стали свидетелями картины, достойную описанию любовных сцен великого Боккаччо. Яков, забравшись на верхушку грузового портала «Дона», принялся самым паскудным образом заниматься любовью с котиком. Все, кроме экипажа грузинского траулера, попадали от хохота. Откуда-то из трюмов и надстроек выбегали новые и новые зрители, одни подавали советы, кричали, вытирая слезы, другие, упав на палубу, дрыгали ногами, третьи сдержанно возмущались...

Вот это и была месть за все наши обиды! Наказание за морское пижонство!

Яшка, наш четвероногий друг и коллега, дорогой наш и любимый, Яков Львович, видимо, испытал те же чувства, что и все мы. Он не смог вытерпеть этого унизительного и необоснованного превосходства.

Увы, и мы были наказаны в тот день – экипаж остался без писем, а бананы с апельсинами и прочими яствами растаяли в голубой океанской дымке. Траулер «Кабулети», забрав пострадавшего, поспешно отдал швартовы и на несколько дней исчез и с горизонта, и из радиоэфира.

Но как весело и споро работалось в тот день рыбакам!  

Думаю, вы представляете, каким именинником был наш четвероногий мститель, какие дары и подношения были ему уготовлены.