Царь-печь

Нынче обыкновенная кирпичная печь уже так не нужна, как прежде. Те, кто живут в многоэтажном доме-термитнике, и кому тепло источают бездушные батареи-секции, или те, кто коротает зиму в собственном доме и лишь только платит за газ, который  издалека в дом прибегает, журча, горит, дров, забот, любви не просит, и вовсе забыли, что кто-то согревается у печурки, буржуйки, грубы, и дело имеет с вьюшками, поддувалами, колосниками,  кочергами.

Нынче из жилища исчез пряный запах лесных дров и аромат дымка, и гул-песня разгорающейся печки, и тепло, заполняющее даже самую последнюю хижину,  несущие уют и радость.

Старая печь, родная дочь древнего, священного очага, хранителя семейного тепла, медленно вытесняется из нашей жизни. Можете ли вспомнить, какие рулады меццо-сопрано выдает простенький старенький чайник, поставленный на самый краешек плиты? И так часами, годами, столетиями – и вечно горячая вода, и вечная песня.

Увы, теперь в моде чопорные, спрятавшие за своими мраморными или гранитными ливреями и фраками обыкновенное кирпичное нутро, бездушные пижоны – заморские камины. Подле них толком и не согреешься, и в них ничего настоящего не приготовишь, но сколько куражу, форсу, телефонных тем? А всего-то: «Мы встретили новый год у камина!»

А на самом деле что было: заранее поджаренное на сковородке мясо, насажанное на вертел, кое-как подкопченное на еще не догоревших случайных дровах,  и съеденное  с показным удовольствием с углями, копотью и дымом. 

А кто помнит грандиозное сооружение, этакую домашнюю «пирамиду Хеопса», русскую печь - настоящее произведение высокого печного зодчества древних русичей Руси Киевской? В ней можно было не только приготовить все то, что может вообразить человеческая кулинарная фантазия, но еще и забраться на «крышу»  многоэтажного сооружения с лечебными целями. Например, чтобы избавится от поганого мучителя-радикулита, при этом, для усиления лечебного эффекта, приложить к больному месту родных Ваську или Мурку.

А ваши любимцы не только не возражали, но и с радостью приступали к исполнению своих обязанностей, потому что печная лежанка для них не только любимое лежбище, но и лечебный профилакторий, где они после январско-февральских гулек зализывали боевые раны и восстанавливали кошачьи силы  для продолжения мохнатого рода.

А украинская печь? С виду такая же, устроенная точно так же, с дымоходом, расположенным перед входом в сердце печи -  в топку-под, где бушует жар и пламя, но без многоэтажных прибамбасов руськой печи. Но разве можно представить что-то более аппетитное, чем извлекаемая из этой печи настоящая, украинская, смачная, дозревшая паляныця, огромная и округлая, с темной,  как кожа эфиопа, но не горелой корочкой? Можно слюной захлебнуться от вкуса и запаха такой хлебины!

А гарбузовая или какая иная каша, долго томящаяся внутри жаркой пасти? А топленое молоко? А молочная или творожная запеканка? А аромат печеного картофеля, напитавшегося сладковатым дымком? Вы, к примеру, можете вспомнить этот вкус и аромат, и даже приблизительно сравнить его с тем, что сварилось-сварганилось не в чугунном казанке там, тогда, а в обыкновенной кастрюле на вашей газовой, для ленивых, печке здесь, сегодня?

А пасхальные куличи, пироги, паски и пасочки, зреющие в компании пунцово-красных углей из специально заготовленных яблоневых, вишневых или дикой груши дров, и ароматного степного сена с полынью и чабрецом. Они источали такой  пронзительно-душистый запах, что через три двора на пятый сытно повечерявшие соседи просыпались, чтобы сглотнуть слюнки среди ночи - когда под приоткрывали для контрольного осмотра. А что было с теми, кто постился?

Большая часть жителей нашей державы еще топят печки, но ругается и проклинает очередных обещающих, что к их жилью все никак не доберется ленивый и самодовольный газ.

Исподволь из нашей жизни  исчезли трепет и поклонение  перед очагом, который боготворили, и вокруг которого собирался род, родына, семья, друзья, близкие.

 С гибелью этого поклонения исчез старый патриархальный уклад, который мы едва помним, но еще можем наблюдать по телевизору, как в северной яранге-чуме или индейском вигваме семейство хантов, ненцев или индейцев-сиу согревается у огня плечом к плечу, голова к голове, душа в душу. А следом сгинули, даже из нашего родного Симферополя, большие печные чудо-мастера – кудесники дымоходов и печных конструкций, знатоки кирпича, глины, тяги, красоты и таинственного превращения неодушевленного в живое. Создатели той детали жилища, без которой жизнь даже в нашем теплом и благодатном Крыму невозможна.

Одного такого мастера я хорошо помню. Звали его Григорием, или просто Гришкой-печником. Был он худощав, в отличие от коллег по ремеслу, говорлив, но дело свое печное знал как «Отче наш». Если бы кто-то присваивал почетные звания людям его профессии, то, без всякого сомнения, он тянул бы на профессора.

Печь он мастерил-складывал за один день. Даже самую замысловатую – от зорьки до зорки. Работу свою уважал, брал за нее дороговато, уж не помню сколько, но торговаться с ним было бесполезно. Работал так: приходил с вечера,  осматривал кирпич, долго мял глину, потом ее замачивал. А уж после этого рассматривал всякие там причиндалы – чугунную плиту, вьюшки, дверцы, колосники. Если что не нравилось, уходил, если с ним не соглашались, то и не возвращался вовсе.

А уж утром, на рассвете, если договорились, принимался колдовать над тем, что уже к вечеру станет центром притяжения всех, кто имеет отношение к вашему жилищу.

Не брался он и за облицовочные работы, считая, что печь должна быть, как человек при рождении – голой. Красивой, чистой, и голой, то бишь, из одного, тщательно подогнанного один к другому по струночке, по ниточке, кирпичика.

Любил старый дореволюционный кирпич. Самым лучшим считал севастопольский, алькадарский, и чтобы на нем было клеймо «БШ» – то есть кирпич не старого Федора Шталя, который делал самую отменную крымскую черепицу, а его сына Бориса, главного кирпичного заводчика.  Неплохим считал и  феодосийский печной кирпич с клеймом «БК» - Братья Косич.

Кстати, а вы знаете чем отличается настоящий, еще тот, старорежимный кирпич, а тем более печной, то есть высшего сорта, от современного? Печной - тем, что он меньшего размера, чем строительный, а еще и тем, что при постукивании должен петь. Звонко так, почти как железяка какая-нибудь.

Кирпичу такому старость и гибель не ведома. Если не верите, то прогуляйтесь по развалинам древних, еще античных крымских городов – Херсонесу, Хараксу или Пантикапею. Лежат кирпичики, которым по 1,5-2 тысячи лет, живехоньки, как будто бы их только позавчера вынули из гончарной печи. Если по ним постучать, то запоют. А то, что нынче делают – это фуфло, его руками разломать можно. Такой кирпич если один раз на морозе забыть, то после первой оттепели, а в Крыму зимой через два дня на третий – оттепель,  на этом месте вы обнаружите крошечные руины Карфагена или Берлина в мае 1945-го.

Гришку-печника я хорошо запомнил после одного очень интересного происшествия. Сразу же после оккупации, точнее, после того, как красные преступники выкинули из Крыма крымских татар, армян, греков и болгар, их жилье раздали кому попало: бедным, простому люду из России - бедное, всяким там мелким сошкам - чуть получше, а «крупным птицам» -  отменное.

Старый, еще довоенный знакомый отца, дядька Киндрат, который успел унести ноги из Симферополя еще в 41-м, и всю войну героически просидевший  в эвакуации там, куда потом в теплушках отправили депортированных, вернулся, и вместе с высокой должностью отхватил и осиротевшее жилье некогда богатого симферопольского грека Пантелиса.

Дом грека был с виду неказист, в один этаж, из неоштукатуренного желтого майнакского ракушняка, под замечательной, ярко-красной, настоящей, еще той черепицей «марселькой». Дом этот хоть и был построен без всяких там выкрутасов и финтифлюшек, но сработан был добротно и на века. И все было ничего - живи, припеваючи: после высланных в доме остались и кровати, и мебель, и даже огромное, чуть не в три метра, трюмо, но зимой тепла в доме не было. Никто не знал, как дом обогревается.

Несколько лет, пока Киндрат обживался, дом ощупывал и простукивал на предмет тайника или клада какого, ему было не до отопления.

А печь-то в доме была. Огромная, облицованная литым чугуном с химерами и львами,  диковинными изразцами, да тепло  от нее было лишь в двух комнатах из шести. Так что в  самой дальней  новоявленный хозяин вынужден был поставить буржуйку – семья зимой мерзла.

Прошло еще несколько лет,  и таки решился Киндрат навести в доме печной порядок: старую печь сломать, а новую, для тепла во всем доме, построить. Кликнули Григория. Тот пришел и, провозившись целый день и разобравшись в печной инженерии, принялся насмехаться над хозяином. Обозлившись, Киндрат выгнал печника взашей, и никакие объяснения слушать не стал.

Прошла еще одна зима  - Киндратово семейство мерзнет, а Гришка смеется: «Никуда ты не денешься заплатишь мне за мое знание, а я тебе расскажу, что делать надо!»

А Киндрат обиду за насмешки затаил, сидит,  в доме мерзнет, а другой тайну прячет. Одного гордыня съедала, а другого жаба давила.

Один уверяет:  «Все это дворянские, буржуйские штучки,  и это не видано и не слыхано, чтобы печь два ведра за ночь угля жрала. А Гришка, прохвост, деньги вымогает за тайну, которой нет!»

А другой и не сомневался: «Скупердяй, гордыню свою поубавит и придет с поклоном, чтоб я ему растолковал, как же этой печью пользоваться надо!»

По весне, не выдержав издевательств и насмешек соседей и друзей, хозяин-неудачник без лишнего шума кликнул каких-то шабашников , и те в одночасье печь развалили, а новую сляпали.

И в доме том греческом стало не только холодно зимой, но и жарко летом. Пропотев лето и пережив с трудом еще одну зиму в огромном, неуютном и холодном доме, Киндрат вынужден был построить еще три печки, которые съедали не два, а все пять ведер угля. И вынужден был после этого долгие годы слыть дураком, развалившим чудо-печь.

Оказывается, печь эта была построена вместе с домом, и внутри всех стен были расположены кирпичные воздушные каналы, соединенные с дымоходами и самой печью. Холодный воздух засовывался снизу, через специальные вьюшки, нагревался внутри от печки, и горячим потоком выходил в каждой комнате дома. Но все эти годы никто  вьюшки не открывал. Как  настоящие хозяева весной перед высылкой их закрыли, так никто и не догадался их открыть.

Но и это еще не все - в том доме были еще и летние вьюшки, чтобы в зной в доме было нежарко. И все это время летние вьюшки были открыты и летом и зимой, а зимние закрыты. Но не знал этого человек, которому такое чудо досталось, как тогда говорили, «дарма», и семейного счастья и покоя он так и не получил.

А Гришка-печник, разболтавший всей Бахчели*, как была устроена печь, многие годы сокрушался, что не смог переступить через свою гордыню, зайти в гости к Киндрату, выпить по чарке-другой, и бесплатно  рассказать, что печь эта была настоящим кирпичным чудом -  царь-печью.

*Бахчель - Бахчи-Эли - пригород Симферополя, когда-то крымскотатарское село, ныне часть города, застроенная в основном многоэтажками 

Из цикла "Симферопольские истории"