Грех на банке  "Мария Магдалена"

                     

                              Грех на банке «Мария Магдалена»

             Для тех, кто не знаком с морской терминологией, напомню, что слово «банка» означает небольшое возвышение, локальный участок морского дна, поднимающийся над более глубоководной частью. В океанологии есть еще понятие «гайот». Это гигантская подводная гора с плоской вершиной, вздымающаяся иногда на два-три и даже более километров над дном океана. Но гайот не остров, как и банка, а подводная гора, до поверхности они не «доросли». Только банка маленькая – горка.

           В Черном море нет гайотов, но банок много и самая известная имеет экзотическое названием «Мария Магдалена». Расположена она у берегов Кавказского побережья, недалеко от приморского города Анапа.  

История названия этой банки теряется среди множества морских легенд и самая известная из них — это история гибели самой быстроходной и самой красивой в Черном море парусной шхуны «Мария Магдалена» из-за любви капитана к красавице гречанке. Она отвергла любовь богатого и уже немолодого капитана и бросилась в бушующее море, а капитан в отчаянии направил свою  шхуну на рифы.

         Трудно сказать, правда ли это, но то, что в районе банки находятся обломки множества кораблей и античных и современных, подтверждает примету — если ваше судно  проходит мимо этого гиблого в непогоду места, моряки молятся и каются в своих грехах, как библейская Мария Магдалена.

        Во все времена район банки притягивал рыбаков, и действительно здесь рыбы было видимо-невидимо, но когда наш экипаж на научно-поисковом судне «Гидронавт» с подводным аппаратом «Тинро-2» вышел в этот район по заданию морского научно-исследовательского института, лов рыбы был категорически запрещен — заповедная зона. Мы проводили здесь подводные работы по специальному разрешению и под строгим надзором науки.

        Здесь, на каменных подводных грядах, чередующихся с песчаными «полянами», перед нами предстал уникальный подводный мир водорослей, огромного количества крошечной рыбы песчанки, вырывающейся из песка сверкающей, серебристой струей и в другом месте почти вертикально вонзающейся в песок и моментально исчезающий, величественных и никуда не спешащих скатов, суетящейся у дна розовой султанки, порхающих двухвостых черных подводных ласточек, почти забытых у берегов Крыма ласкерей, уверенных в себе ершей-скарпен, вездесущих и наглых бычков…

       Мы были удивлены всем этим, потому что ученые мужи еще на берегу описали нам страшную картину совершенно опустошенного профессиональными браконьерами и любителями-хищниками погибшего подводного царства, а нас встретил оживленный, дивный подводный край. Правда, начальница экспедиции, специалист-ихтиолог из Керчи, молодая, энергичная и очень напористая блондинка, уверяла, что этого просто не может быть, что банка на грани гибели, а если что-то и есть, то это жалкие остатки некогда удивительного, уникального заповедного морского уголка. 

        Вообще-то, появление нового начальника экспедиции в юбке вызвало настороженность и даже некоторое опасение, говорят же, что женщина на борту — к несчастью.

        Неожиданно она легко нашла общий язык не с нами, экипажем подводного аппарата, не с капитаном и его помощниками, а с группой обслуживания, матросами палубной команды. И тут же, впервые за много месяцев, на палубе, при очередном подъеме трала, зонда или конуса появилось много желающих бескорыстно оказать помощь, а еще больше знатоков, бывалых мариманов, советчиков и «морских специалистов». Особенно среди тех, кто море увидели, если не первый, так второй раз в жизни.

         А для меня самым странным было ее неукротимое желание попасть под воду, совершить погружение в подводном аппарате, вся ответственность за безопасность и успешную работу которого лежала на мне. Вначале я отшучивался, тем более, что она не имела никаких разрешений и документов. У нее не было ни медицинского заключения для работы под водой, ни специальной подготовки.

         Погружение без допуска строжайше пресекалось береговыми службами и ослушавшихся сурово наказывали, вплоть до отстранения от работы. Она же упрямо настаивала, пускаясь на всевозможные научные и околонаучные хитрости, мол, это необходимо для науки, для успешного выполнения научного задания... Но я был непреклонен. Пока работали вокруг банки, она как бы издалека, невзначай, терзала меня своими уговорами, а я отшучивался.  А когда мы приступили к обследованию самой заповедной зоны, ее настырность стала     утомлять.

        И тогда белокурая бестия, коварная начальница, придумала  хитрый ход — она объявила всем, что я просто трус и боюсь взять ее под воду. Это уже был запрещенный прием. Вначале матросы мне, вроде бы как невзначай, стали  давать советы относительно женского вопроса, мол, так и так, с женщиной надо быть… Потом неожиданно поздно ночью ко мне в каюту явилась делегация группы обслуживания аппарата. И они принялись говорить не о работе, а о том, что их жизнь на судне стала невыносимой, что весь экипаж просто издевается над ними из-за того, что капитан-наставник подводного аппарата суеверен и труслив.

       Я их в сердцах выгнал, но утром выяснилось, что на подводном аппарате неожиданно вышли из строя бортовые навигационные приборы, а к тому же выбило автомат зарядки аккумуляторных батарей, и погружаться сегодня невозможно.        Группа обслуживания в поте лица в ангаре, то есть в специально оборудованном трюме, усердно работала.

Я неожиданно получил нагоняй от капитана судна, потому что незапланированные простои по вине гидронавтов, это про меня, могут привести к невыполнению рейсового задания, а значит, экипаж, по моей вине, может не получить положенную премию, а это...

        Во время обеда со мной никто не обменялся традиционным пожеланием «приятного аппетита», и на просьбу получить добавку компота работница камбуза, поганая повариха, кокша, первый раз вышедшая в море, неожиданно грубо заявила, что напиток кончился. Такого не было за все мои многолетние скитания по морям и океанам.

       Смертельно обидевшись, я укрылся в шумопеленгаторной лаборатории, но до самого ужина ко мне так никто и не зашел и даже не позвонил, вечером никто не заскочил «на огонек» в мою каюту, чего никогда не бывало, но допоздна, как мне показалось, особенно громко разговаривали механики в соседней каюте. Они далеко за полночь стучали костяшками домино, а экипаж как оглох, им это не мешало до двух часов ночи. Если кто-то смеялся, то мне казалось, что это надо мной.

       Я понимал, что мне объявили бойкот и придется воевать чуть не со всем экипажем и, продержавшись еще сутки, решил схитрить. Я вызвал старшину водолазной станции  и механика-наладчика подводного аппарата в свою каюту и, налив по стопке не судового, выданного для технических нужд, «шила», как нежно называют спирт все на свете моряки и урки, а доброй  горилки. Они выпили, но закусывать не стали, а я сделал вид, что не заметил, хотя это и был плохой знак.

     И тогда я заговорщическим тоном предложил им провести с начальницей рейса длинный, в несколько дней, инструктаж и практические занятия по использованию подводных индивидуальных средств спасения и правил поведения в аппарате, а также пользования приборами. Предлагал в надежде, что к тому времени и рейс закончится.

      Но я недооценил женского коварства — и тот и другой вытащили из-под стола папки и, раскрыв их передо мной, показали график проведенных занятий и подписи о приеме всех экзаменов и зачетов. Заговор длился значительно дольше, чем мне показалось, и ехидные, но внешне суровые лица этих двух парламентариев всего экипажа подтверждали самые мрачные мои опасения. Пришлось сдаться.   

     Я должен был дать свое согласие, но при условии, что   она отправится под воду «зайцем», точнее «зайчихой», потому что капитану и начальству на берегу я никогда не признаюсь в нарушении всех на свете инструкций. На том и разошлись — они тщательно готовить двухместный аппарат к погружению втроем, а я в каюту, чтобы пережить свое поражение. Тем более, что мы с капитаном судна, Михаилом Корнеевичем Гордиенко, обговаривали настырность начальницы, и он, бурно прореагировав на мое предложение «макнуть» минут на двадцать искательницу приключений, запретил даже думать об этом. 

      На следующий день, рано утром, в ясную, безоблачную погоду, при волнении в один балл, то есть при идеальных условиях для работы, «зайчиху» спрятали в аппарате еще в ангаре, еще когда огромный люк-крышка, перекрывающий половину палубы, был закрыт для посторонних глаз, и начали подготовку к погружению.

      Минут через двадцать наш «кормилец», как ласково называли десятитонный подводный аппарат гидронавты, на специальной платформе, как на лифте, поднимается из трюма. Мы с подводным наблюдателем Сашей Метлюхом заняли свои места, тяжелый стальной люк с громким металлическим всхлипом захлопнулся над моей головой, и мы при помощи специального грузового устройства, покачиваясь, поплыли на правый борт судна, а потом и вниз к воде. 

     Потом я в наушники услышал: «Скат!» — «я «Гидронавт», аппарат свободен, приступайте к погружению!»

     Вот и все, нас с судном связывает разве что УКВ-радиостанция да переотраженный морем голос моего коллеги на судне по звукоподводной связи. 

     Мы свободны — это и радость самостоятельного плавания под водой, и невероятная ответственность за жизнь  тех, кто рядом, и огромный риск — на помощь к тебе вряд ли смогут подоспеть, если случится беда. Впрочем, тьфу-тьфу-тьфу, плюну через левое плечо трижды и постучу по дереву. А так как в аппарате нет ничего деревянного, то по собственному лбу, это ли не дерево, если согласился на дурацкую  женскую авантюру.

      Мои волнения за здоровье и непредсказуемое поведение «зайчика» оказались напрасными. До самого дна она не произнесла ни единого слова, не стала жаловаться на тесноту, на вонзающиеся в ребра приборы. Чего не могло не быть, так как пространство на лежаке перед иллюминаторами рассчитано всего на одного человека. 

      Я сидел за пультом управления и все ждал, когда же она начнет капризничать, но она молчала.

      Открывшиеся красоты подводного царства, мир его обитателей превзошли всякие ожидания. А отличная погода, замечательная прозрачность воды, яркий солнечный день, а значит, и отличная освещенность под водой, удачно выбранное место погружения считались бы удачей для каждого исследователя морских тайн, а для первого погружения — это дар судьбы.

      Надо признаться, что в какой-то мере наша подводная «зайчиха»-гидронавт была права, большинство ученых мужей «знают» и «видят» глубины и их обитателей лишь по приборам, фотоснимкам, да мертвыми или умирающими на палубе судна. 

      Убаюканный этими рассуждениями, я успокоился, а зря. Менее часа длилось спокойствие. Первым неладное заметил Саша. Он мне, незаметно от непосвященной в тонкости гидронавтики спутницы, указал на глубиномер. И я с тревогой обнаружил, что из трубопровода течет струйка забортной воды. Под водой затягивать, зажимать или завинчивать, особенно арматуру с забортной водой и сжатым воздухом категорически запрещено — это может привести к катастрофе. 

       Однако, вопреки строгому правилу, но боясь испугать даму, черт меня возьми, я попытался затянуть вентиль, и… вода брызнула тоненькой противной струйкой на приборную доску. Пришлось немедленно отключить глубиномеры.

Но ровно через минуту в отсеке погас свет, и едкий запах горелого предохранителя наполнил подводный аппарат.                   Молча пытаюсь вскрыть приборную доску, но бесполезно, ломается отвертка. Пытаюсь успокоить самого себя и даже смеюсь, но в отсеке невозможно вести записи. Предлагаю фонарь. Все делают вид, что ничего не происходит, и мы продолжаем погружение. 

     Внимательно слежу по приборам за составом газовой смеси — растет СО2. Понимаю, что волнуемся, что именно от волнения обязательно будет возрастать содержание углекислого газа, но… еще минут через двадцать начал выключаться автомат вентилятора регенеративной установки. А это значит, что надо прекращать погружение, потому, что без вентилятора восстановить состав газовой смеси уже невозможно. Но должна же запросить о пощаде, высказать свой страх виновница этих происшествий, а она молчит.                   Продолжаю делать вид, что ничего не случилось, и я.

Я же понимаю, что там, на палубе, если мы прервем погружение, меня точно обвинят в трусости, но и она понимает, что скажу я, если взмолится она. Ситуация патовая, и мы продолжаем следовать курсом на юго-восток. А глубина тем временем  растет, но глубиномеры не работают, и я могу сказать лишь по нарастающим сумеркам, что пятидесятиметровую глубину мы проскочили и банка давно позади. Живности почти никакой: редкие рыбы, да едва различимые водоросли, но и никаких команд от начальницы не поступает.

       Мы с ней понимаем, что это безумие, но гордыня, проклятая гордыня! А Метлюх, злодей, друг называется, изображает полное безразличие, даже, что-то записывает. 

Все закончилось совершенно неожиданно: без моего участия, резко уменьшились обороты маршевого движителя. Смотрю на приборы и с ужасом вижу, как падает напряжение главной аккумуляторной батареи. Это может значить, что в несколько банок аккумуляторов попала забортная вода – вышли из строя резиновые компенсаторы давления. Мы близки к аварийной ситуации, и это уже случайностью назвать нельзя. Пора уносить ноги, точнее, немедленно всплывать. Ну, мол, не по своей воле я прекратил погружение.

         Слава Всевышнему, все окончилось благополучно. Мы всплыли на Божий свет и так же тайно, уже в ангаре выпустили подводную фею-злодейку. 

       А капитан? Так он, как оказалось, знал о нашей хитрости, но, пожурив, для порядка, заставил накрыть «банкетный стол» за злодеяния против дисциплины и морских инструкций. А экипаж и группа обслуживания подводного аппарата до глубокой ночи подсчитывали и устраняли потери и поломки, которые произошли за двухчасовое погружение на небольшую, можно сказать,  «детскую» глубину.

      Но никто и никогда больше не упрекал меня в трусости, и даже самые злые языки и насмешники при мне не вспоминали об этом происшествии. Больше на нашем судне никто и никогда не говорил, что морские приметы — это бабские сказки и пустые суеверия.

        Однако потом, за всю свою жизнь подводника-гидронавта: ни в Тихом, ни в Индийском, ни в Атлантическом океанах, ни на коралловых рифах необитаемых островов у архипелага Курия-Мурия , ни у берегов Сахалина, Курильских островов  или у подводных обрывов сказочного острова Сокотра, за все свои без малого триста погружений, в самых рискованных или простых, на мелководье или на чудовищных глубинах, никогда в одном, за одно соприкосновение с глубиной у меня не было столько поломок, как в то, казалось бы, простецкое, на малую глубину на банке «Мария Магдалена».

      Впрочем, никогда больше я и не гневил Бога морей и океанов и никогда в подводном аппарате «Тинро-2» со мной не уходила в бездну женщина.