(Глава
из романа-эссе «Другого времени не будет»)
…Капитан, вроде бы, пить перестал, даже изредка,
угрюмый и осунувшийся появлялся на мостике. Выздоравливал после двухнедельного беспробудного
запоя…
Хотя интриги, придирки, скандалы,
выговора, и издевательские построения судового экипажа не прекратились… Они, на
некоторое время, еще и усилились потому, что выборы «своего подручного» подставного
председателя местного профсоюза – судового комитета, они с треском проиграли. Хотели своего в доску подставного
боцмана-стукача по фамилии Стадник, по кличке Стадник-без-Головы, а мы выбрали нашего,
Володю Яглова, из научной группы.
От злости кэп* и чиф**, это нам по большому
секрету маркони*** поведал, принялись в родную севастопольскую контору писать
пространные доносы. Мол, так и так, на судне антисоветская пропаганда процветает
и вражеская нечисть завелась.
Но мы к тому времени уже начали работать
– выполнять рейсовое задание и, вроде, все притерлось, улеглось. Посыпались
открытия, открылись неизведанные подводные чудеса, восторги, мы совершали потрясающие
глубоководные погружения, исследования коралловых рифов…
Но тут, на нашу беду, а теперь историки
и политологи говорят, что на наше счастье, умер «горячо любимый, генеральный секретарь…,
председатель… , руководитель, вдохновитель, маршал, целинник, многоразовый
Герой труда в стране, и нашей страны…Леонид Ильич Брежнев»
Ровно через 10 минут, порсле сообщения
ТАСС меня разыскал Скр**** и передал распоряжение – явиться в каюту капитана с
бутылкой спирта для организации поминального обеда в узком кругу. Я чуть не
упал с кресла – так поминают же после
похорон, а он только-только… и, вообще, я спирт не пью не из вредности, а из
принципа и неприятия организмом.
Но капитан был неумолим – надо помянуть!
Ну, если надо, то выкатывайте водки, а лучше коньяка и я приду. Что же это вы
собираетесь поминать Генерального Секретаря КПСС вонючим техническим спиртом?
Обозлились, но отцепились.
И тут надо пояснить. Я был самым главным,
генеральным хранителем спирта на судне. В «закромах» моей «бронированной
кладовки» в ангаре хранилось восемь 50 литровых бочек спирта: для технических
нужд подводного аппарата, научных экспериментов и спиртования (фиксации)
ихтиологических образцов. И именно эти 400 литров были жутким раздражителем
едва ли не всего экипажа. Но до поры до времени, в основном из-за натянутых
личных взаимоотношений, капитан со старпомом удерживались просить «огненной
жидкости» для внутреннего употребления. Разве что попросили 0,5 литра для
«промывки судового гирокомпаса», но я дал триста грамм. Приняли, но обида
усилилась. Хотя для профилактики электропривода гирокомпаса требовалось 50
грамм на месяц.
И вот началось – нашелся повод. Осознаю,
«приказ» свидетельствует, что личные запасы горячительного закончились, но все
же отказал. Я еще не знал, что неприкосновенный запас судового доктора для
медицинских нужд уже исчерпан. Выжилили и частично сообща выпили. Док был и сам
слабоват на выпивку, но, чтобы за месяц «ликвидировать» десятимесячные запасы –
это было занадто.
Судовой доктор, бывший симферопольский
гинеколог, переквалифицировавшийся в спецфизиологи, то есть в «водолазные»
доктора, с единственной целью поправить, на ниве дальнего плавания, финансовое
состояние семьи, имел где-то в верхах «волосатую лапу». Ну, неспроста же
настоящего специалиста по спасению здоровья, а если надо и жизни, гидронавтов и
водолазов, доктора по кличке «Батенька», списали, а это ЧМО взяли в долгую и
трудную экспедицию. Теперь, после первого же шторма, по наущению представителей
доблестной верховной власти судна, явится за пополнением неприкосновенных
медицинских запасов дезинфицирующей жидкости, с актом, что предыдущие запасы
ликвидировал шторм.
Все так и было потом, а пока страна в
едином порыве на земле, а мы в океане, готовились проводить Брежнева в
последний путь. На судне был объявлен траур: фильмы крутить нельзя, даже про
войну, в общедоступные «азартные» игры, ну, там нарды, шахматы, тем более
карты, просто категорически, особенно «забивать козла». Смеяться, громко
разговаривать, шутить и рассказывать анекдоты… под страхом выговора.
Наше научное судно превратилось в
траурный остров огромной скорбящей страны.
В день похорон, а это было 13 ноября
1982 года, мы должны были построиться на главной палубе, приспустить
государственный серпастый-молоткастый на кровавом фоне, флаг на мачте и
включить трансляцию траурных мероприятий с Красной площади.
Все так и было. Но неожиданно, с ночи до
нас долетела «мертвая зыбь» - отголоски далекого тяжелого шторма. Как круги на воде
– камушек, бульк, а в конец бассейна побежали покатые, но приличные, холмы и
взгорки. Ни ветра, не мелких, коротеньких волн, ни барашков, ни тучки…, а валы
катятся и катятся.
Около одиннадцати легли в дрейф, приспустили государственный флаг, радист с
электромехаником проверили трансляцию – работает. До траурной церемонии в
Москве было еще минут тридцать, когда у меня в каюте зазвонил телефон. Поднял
трубку, суровый голос капитана мне трагическим, но не терпящим возражений,
голосом:
«Надо помянуть товарища Брежнева!»
Я
парировал тем, что это делают после предания земле.
Потом пару минут слушал матюки и новое,
уже угрожающее предупреждение и приказ. Я понял, что отвертеться не получится и
предложил компромисс – они со старпомом заходят в мою каюту и не для поминок, а
для сугрева души принимают на грудь. Он некоторое время молчал, потом положил
трубку.
Я не успел и глазом моргнуть, как они
ворвались ко мне. Молча налил каждому по полстакана неразбавленного спирта и
сдавленным голосом, чуть не шепотом, предупредил, чтобы не вздумали
произносить, что-то вроде: «Царствие небесное!»
Почему?» - спросил капитан, поднимая
стакан.
«Так, вдруг, кто случайно подслушает и
заложит, что мы мало того, пили раньше времени, так еще и до предания земле
самого важного и самого уважаемого советского человека, уже желали ему
«царствия небесного».
Капитан со старпомом переглянулись и
выпили. Но хитрый Скр до дна не выпил, а пригубил и поставил на стол и тут же принялся
меня отчитывать, что я подсунул им казенного спирта, да еще и не
разбавленного.
Капитан, глотая воздух и вытирая слезы,
замахал руками, мол, молчи старпом, начал жадно запивать.
Потом занюхал коркой хлеба, и мы
отправились на жаркую, тропическую палубу, под палящее солнце, буквально
повисшее точно над нашими головами.
Мы вышли – старпом и капитан стали
напротив экипажа, а я в одну шеренгу со своими товарищами…
Не буду описывать всех деталей и
пересказывать долгую и патетическую речь будущего генсека Юрия Андропова, а
потом чеканный шаг солдат, что несли гроб к Кремлевской стене, завывание
похоронного оркестра…. Мы же могли только слышать, но не видеть за тысячи и
тысячи километров и морских миль, что там происходит, но взволнованный голос
диктора нам рассказывал все в мельчайших подробностях.
В Москве было, наверняка, прохладно,
если не холодно, а вот у нас в Аравийском море, стояла жуткая жара. А между
тем, судно, брошенное на произвол судьбы, точнее, на волю волн, развернуло
лагом к волне и мы все с большим и большим креном то на один борт, то на
другой, начали раскачиваться. «Мертвая зыбь» давала о себе знать.
Гроб опускали в могилу, когда меня
толкнул в бок электромеханик группы обслуживания подводного аппарата, Юра
Руженцев: «Смотри!» Он кивал в сторону капитана и старпома.
Скр, раскачиваясь, склонялся, обливался
потом, а вот капитан, запрокинув вверх голову и закрыв глаза, улетал в нирвану.
В динамике, что-то загрохотало и в тот
же миг, на очередной крутой волне, наш капитан, «великий» пенитель морей и
океанов, «знатный» севастопольский павлин Боря Бас, плашмя, лицом вниз, рухнул
на палубу.
И тут же, перекрикивая оглушительный грохот
оружейного и, кажется, что пушечного салютов, старший помощник капитана, угрюмый
Скр – Анатолий Скорик, страшным голосом завопил: «Убили! Убили капитана! Убили…»
«Павлина» уносили под звуки похоронного марша…,
вот ведь какого не помню, забыл… Мы все
понимали трагичность этой минуты там в Москве, но здесь, в океане, сдерживая
слезы, давясь от смеха, экипаж медленно принялся, буквально, отползать в тень
шкафута, а кто-то уже и улизнул в надстройку…
Это день оказался для нас далеко не момент
вселенского траура, но в голос смеяться было просто нельзя. Ну, не по-христиански…
Один я продолжал стоять посреди палубы,
под палящим экваториальным солнцем, прекрасно понимая, что мне этих ста грамм
никто, никогда не простит, и не забудет... Провалившись между злорадством,
трагичностью моей несчастной будущей судьбы и желанием расхохотаться, я
мучительно соображал, что же мне делать?
И только уже на берегу, через время, я
узнал, что этот грохот в динамике, который окончательно поверг «мордой об палубу»,
нашего капитана.. , ознаменовал конец эпохи, и не только, так называемого,
«застоя», он обозначил приближающийся
конец коммунистической эры на Земле. Он
свидетельствовал, что гроб с телом эпохального покойника, просто уронили
в могилу.
Впрочем, говорят, что это неправда! Как знать, как знать…, но какая славная
концовка эпохи.
«От
автора въедливым и предвзятым читателям
–
некоторые имена изменены. Это не документ, а
художественное
произведение.
Но
история совершенно правдивая!»
Л.Пилунский
Примечания:
* кэп – капитан;
** чиф – старший помощник капитана;
***маркони – начальник радиостанции;
****Скр – кличка старшего помощника
капитана Скорика. Из анекдота про мышь, которая скреблась под полом.
Комментариев нет:
Отправить комментарий