Прохор

        Это был капитанский кот. И прославился он тем, что у него все на свете документы были: и санитарная книжка, и отметки обо всех прививках и медицинских осмотрах и даже был паспорт с фотографией. И хотя он был совершенно обыкновенным, серым котом, но умища у него, как говаривали моряки, в редкие часы отдыха судачащие на палубе, палата. При наличии всех документов он мог в составе экипажа заходить в любой порт, выходить в море и даже возвращаться к родному севастопольскому причалу в Камышевой бухте. Этим не могли похвастаться те животные, которых берут в океан тайно, нелегально, спрятав от санитарных и пограничных властей.

       Несмотря на всю свою обыкновенность, он был котом совершенно необыкновенным. Кот, как это не странно, вел дневной образ жизни, а спал по ночам. Днем Прохор бродил по всему судну и даже заглядывал в грохочущее и пышущее жаром, машинное отделение. Но так, скорее для порядка, чем для удовлетворения кошачьего любопытства. Жил он на траулере давно, по крайней мере, никто в экипаже, не знал, кто его принес на судно и, кто был его первым хозяином.

Но все дело в том, что он, Прохор, считался покровителем, талисманом судна. Траулер «Антарес», последние пять лет регулярно выполнял план, моряки зарабатывали весьма приличные деньги, на борту не происходило совершенно никаких чрезвычайных происшествий: никто не болел, не тонул, не буянил, в иностранных портах экипажу деньги выплачивали регулярно. И все эти годы бессменным членом экипажа был кот Прохор. А значит, все замечательные качества судна были связаны с определенной приметой. А вот иной особенности, ну, чем бы отличался «Антарес» от любого другого траулера типа «тропик», кроме кота, как точно определило суеверное морское братство, не было.  Вот он и был судовым ангелом хранителем, гарантией покоя и удачи экипажа.

Утром, задолго до побудки, кот выскальзывал из специального отверстия, проделанного в двери капитанской каюты и прямиком направлялся на ходовой мостик. По пути следования он со знанием дела, оставлял на каждом повороте и перед каждым маршем трапов, любимую ароматную метку.

На мостике он запрыгивал на гидролокатор, а это было очень хорошей приметой на успешную дневную рыбалку, и принимался умываться. Иногда он прерывал утренний туалет и зорко посматривал вперед, куда-то в океанскую даль. Это было главное утреннее занятие, и мешать ему категорически запрещалось.  У Прохора могло испортиться настроение. Он мог даже поцарапать обидчика.

И только после этого, в хорошем и добром здравии, он спускался на камбуз, где его ожидал сытный и обильный завтрак. К восьми утра, уже сытый и умытый, вместе со сменной вахтой, Прохор отправился на обход всего судна.

Экипаж страшно удивлялся, откуда у кота столько пахучей жидкости – он умудрялся обметить буквально все углы и трапы от трюма до пеленгаторной палубы.

Расписание судового матроса-уборщика было напрямую связно с котовым обходом. На вопрос боцмана или старпома, почему не убран тот или иной коридор или помещение, он молниеносно отвечал, что здесь еще Прохор не проходил. И те соглашались и понимающе кивали.

На каждый подъем трала Прохор непременно выходил на главную палубу и наблюдал весь процесс до самого извлечения улова из тралового кутка. На него не действовали ни окрики, ни ругань тральцов, когда бывало, что-то не получалось или не ладилось. Он находился на траловой палубе, вроде бы как, с инспекционной проверкой.  Иногда он ловко цеплял большущими своими когтями маленькую и обязательно трепещущую рыбку и делал робкую попытку с ней поиграть. Видимо вспоминая свое детство, но никогда, ничего из трала, с палубы не ел. У него ведь был свой обеденный стол, которым он очень дорожил.

Никогда он не ел ни корабельных мышей, ни жирнющих крыс. Давить – давил, ловить – ловил, но чтобы  отведать – никогда. Пойманного и задушенного грызуна он выносил  на палубу и с громкими, хвастливыми криками брезгливо бросал, но так, чтобы его непременно кто-нибудь похвалил: погладил или даже взял на руки, но не на долго, на мгновенье, чтобы  он почувствовал благодарность за проделанную работу

А на камбузе его обожали. Для поваров, кажется, что не было главнее дегустатора – гурмана, чем Прохор. Он и на самом деле понимал толк во вкусной еде.

Ах, как он ел котлеты? Это же было настоящее искусство. Так едят завсегдатаи изысканных ресторанов, какого-нибудь «Максима» в Париже, на Елисейских полях. На сверкающей от чистоты тарелке, шеф-повар подносил ему котлетку за полчаса до обеда. Прохор долго и очень внимательно обнюхивал продукт, потом лизал в нескольких местах, потом некоторое время сидел, разглядывая то, что ему подали и только после этого не торопясь, со смаком и причмокиванием с достоинством и пониманием столичного щеголя, приступал к трапезе. И все это время, иногда и не только  один командующий камбузом, но и его помощники-повара-пекари, стояли над котом полусогнувшись, дожидаясь результатов дегустации.

А уж если кто за обедом пытался упрекнуть работников камбуза, мол, плохо приготовлены котлеты или борщ, то высунувшись в камбузную амбразуру дежурный повар обязательно парировал, что обидчик с ума сошел, как раз сегодня Прохор все съел, да еще и добавки попросил. И это было очень веским доводом для любого члена экипажа, включая капитана.

К новичкам он относился всегда подозрительно и не то, чтобы с опаской, а как к чужаку. И, несмотря на все ухищрения и предосторожности, он все-таки умудрялся пометить и новенького. После чего тот становился своим человеком. Создавалось впечатление, что это не отдел кадров, где там на берегу набирает экипаж, и даже не капитан за него отвечает, а именно он, судовой кот Прохор. Это было его судно, его территория и, естественно, его экипаж. Он был выше по званию чем капитан, он был Генеральным Директором рыбоморозильного траулера «Антарес».

Когда однажды Кот затосковал, стал плохо есть, иногда по полдня не выходить из каюты и, говорят все лежал и лежал и даже не выглядывал в иллюминатор, перестал , как говаривали моряки «патрулировать» коридоры и палубы, ловить мышей и даже есть самые любимые блюда. Капитан собрал консилиум во главе с судовым доктором и всех  у кого дома на берегу жили любимые представители кошачьего рода-племени. После долгих советов и тщательного осмотра, консилиум решил, что Прошечке нужна кошечка. Подружка-невеста.

О том, что на «Антаресе» прихворнул любимый кот, на фоне обострившейся тоски по женскому полу и о его меланхолии, моментально узнал весь промысел. Рыбаки всех судов работающих в Центрально-Восточной Атлантике – от берегов Морокко и до островов Зеленого Мыса. И почти сразу же Прохору несказанно повезло. На промысел прибыл транспортный рефрижератор из Калининграда, а на его борту была сиамская кошечка и тоже в брачном состоянии.

После долгих торгов пришлось уступить и Прохора повезли в гости к мурке, которую звали Маркизой.

Экспедицию возглавил второй штурман и доктор. Были приготовлены дары морей и океанов и все для того чтобы накрыть в океане поляну «за гостеприимство»…

 Прохор вернулся домой ровно через неделю с боевыми шрамами, кровоточащим ухом, подмаргивающим глазом, но и с чувством глубокого удовлетворения. После этого здоровье судового генерального директора восстановилось.

У этой истории очень грустный конец.

Был сильный ветер и перед самой постановкой трала, это когда по главной палубе, а потом по слипу, соскальзывает в океанскую пучину огромный трал, судовая прачка решила вывесить на верхней палубе камбузное белье: всякие там наколки, поварские курточку, косыночки и фартук шеф-повара, главного судового кока… Вот его-то и сорвало порывом ветра, и упал он прямо перед носом Прохора на скользящий в бездну на полном ходу трал. А кот, любимый Прохор, решил спасти знакомую вещь. Он бросился за ней и вместе с тралом его моментально утащило за борт, в воду. 

Никто, ничего не смог сделать, кота, попавшего в кильватерную струю затянуло на глубину.

А судьба «Антареса» после этого, хоть верьте, хоть не верьте, пошла под откос. Не проработали и месяца, как заклинило главный двигатель и траулер отбуксировали в ближайший порт. Но и там, как оказалось, сделать ничего было нельзя, и судно отбуксировали в Севастополь. Простояв, простояв несколько лет в бесконечном ремонте, траулер продали куда-то на Дальний Восток, где следы его и затерялись. Говорят его пришлось переименовать, потому что это было жутко невезучее судно: то что-то ломалось, потом горело, рыба не ловилась, план регулярно  не выполнялся… А потом сахалинские  горе-«магелланы» вообще посадили его где-то на Курилах на камни... .

Но разве кто-нибудь поверит в эту историю, кроме сентиментальных и ужасно суеверных моряков. Однако, это чистая правда.